Макс Далин - Берег Стикса

Антон хотел отвернуться, но его взгляд будто приклеился к этому разрезу, из которого выбрался и тяжело плюхнулся в тазик, суча отвратительными щупальцами, какой-то мерзкий гибрид краба, паука и таракана, весь обросший трясущимися волосками…

Женщина глядела, расширив глаза. Ее лицо позеленело, щеки подергивались – и вдруг она содрогнулась всем телом. Бедолагу не просто вырвало – из нее хлынула желто-зеленая жидкость вперемешку с клубками шевелящихся иссиня-серых червей.

Антон шарахнулся назад, глотая комок в горле, отвернулся и завалился, уткнув лицо в диванный валик. Его слегка привел в себя спокойный, снисходительный голос Риммы:

– Ну, Олечка, милая, не надо так нервничать. Все вышло очень хорошо, видите – все, что внутри вас поселили, теперь вас оставило. Теперь вам будет лучше.

– Да, да, – лепетала женщина, давясь и покашливая.

– Очень хорошо, моя дорогая. Выпейте водички. Все прошло.

Антон поднялся и открыл глаза, стараясь только не смотреть на пол. Женщина прощалась с Риммой. Ее лицо слегка порозовело и оживилось, хотя страх в глазах стал гораздо заметнее. Зато Римма явно была очень довольна – напоминала маститого нейрохирурга, например, после труднейшей операции, которая окончилась благополучно. У нее горели щеки сквозь пудру и глаза блестели действительно молодо.

– Вам просто надо быть осторожнее, моя дорогая, – говорила она, улыбаясь, принимая от женщины несколько купюр с небрежно-снисходительным видом. – Берегите себя, не позволяйте себе нервничать и переживать, не давайте никому лезть к вам в душу…

– Да, да, – кивала женщина, благоговейно глядя на Римму. – Конечно, спасибо.

– Если вы вдруг почувствуете себя плохо, сразу приходите ко мне. И осмотрительнее принимайте подарки. Помните – как бы вы не любили людей, подпускать их слишком близко нельзя.

– Да… – женщина бледно улыбнулась.

– Я вижу, вам получше.

– Да, Римма Борисовна, я вам так благодарна…

– Ну, не стоит, милая, не стоит… Я только проводник высших светлых сил, они помогают, не я… Все будет хорошо, милая, сходите в церковь, поставьте свечку…

Они вышли в коридор, оттуда еще некоторое время было слышно, как они прощаются, потом дверь хлопнула. Антона вдруг ударила мысль, что вся эта мерзость может расползтись из таза, пока нет Риммы – его аж в жар бросило от яркого видения твари у него на брючине. Он, скривившись, взглянул на пол.

В тазу лежали белые пушистые шарики, которыми набивают дорогие мягкие игрушки. Шарики были перепачканы слюной и какой-то мутной жидкостью. Больше ничего в тазу не было.

Римма вошла в комнату, ослепительно улыбаясь. Жорочка тоже блаженно улыбался в кресле.

– Римма Борисовна, а где… – промямлил Антон.

Римма снисходительно усмехнулась.

– Это же… как тебе сказать? Это нематериальные сущности, милый… Жорочка, открой форточку, солнышко. Так вот, это, по сути, просто энергия, только в виде иллюзорных тел… Ну это надо чувствовать, это сложно объяснить. Я совершенно уверена, что внутри твоей приятельницы Ларисы обитают твари и похуже… с помощью вашего общего мертвого товарища. Сам посуди, надо ли ей с ним общаться?

Антон сидел, окаменев, и чувствовал, как по спине течет пот. Тошнило.

– Я могу почистить и тебя, пока хороший настрой, – сказала Римма.

– Не сегодня, – еле выговорил Антон.

Даже если это просто галлюцинации, думал он в этот момент, я этого не вынесу. И я, почему-то, не верю, что внутри Ларисы…

Он вспомнил сияющее Ларисино лицо и ее ярчайшую улыбку, когда Лариса варила ему кофе нынешним утром. И серое перепуганное сморщенное лицо Оленьки с ее мишкой. И лоснящееся какое-то лицо Риммы… И что-то у него внутри скреблось и мешало, но он никак не мог это высказать.

И даже увидеть. Но от непонятных причин он был твердо уверен, что если Римма заставит его блевануть этим, то оно будет выглядеть отвратительно, просто отвратительно.

Каким бы оно не было на самом деле. Даже если это сущие розы, а не мысли.

– Я в другой раз, ладно? – сказал Антон, совершенно не уверенный насчет другого раза. Но сказать об этом вслух он как-то не посмел.

Вечер был синий, как ультрамарин, и колючий, как битое стекло. Неожиданно холодный. Круглая луна, белая, в розоватом морозном круге, лежала жемчужиной на жестком чернильно-синем пластике мерзлого небосвода. От утренней ясной голубизны ничего не осталось.

Паромщик, синий, лиловый, погружал весло в неоновую волну над входом в шикарное заведение. Вечером клуб выглядел куда привлекательнее, чем днем – может, из-за этой неоновой фигуры над входом. И на стоянке для автомобилей гостей не было свободного местечка с носовой платок величиной. И все – иномарки, все – иномарки.