Елизавета Дворецкая - Золотой сокол

Несколько раз Зимобору мерещилась в толпе оскаленная волчья морда и спина, покрытая серой, с серебряным отливом, волчьей шерстью. Где-то в общем шуме низкий, звучный голос пел веселые, задорные песни, черная, серебристая тень мелькала, овевая лица теплом и холодом, но не давалась взгляду, растворялась во мраке и шуме. Разглядывать было некогда: кто-то хватал Зимобора, кого-то хватал он, иногда в общей свалке перед чьим-нибудь крыльцом даже не видя, что под руками. Двое парней барахтались прямо на снегу посреди улицы — один был одет старухой, а другой козлом с огромными рогами и кудельной бородой: козел прыгал над лежащей старухой, а она и вопила, и стонала, и охала, и народ с хохотом огибал их, кто-то спотыкался, а кого-то «козел» норовил сцапать и пристроить к «старухе».

— Что-бы коро-ва! По ведру дои-ла! — дико орал «козел». — Что-бы кобы-ла! Два воза вози-ла!

Едва держась на ногах от смеха, Зимобор прислонился к тыну, жадно хватая ртом холодный и такой сладкий воздух.

Кто-то страшный, косматый с ревом прыгнул на него и выхватил из-за пояса рукавицу; Зимобор вдохнул и бросился в погоню. Напавший на него был весь обернут серыми и белыми козьими шкурами, огромная голова была украшена длинными белыми рогами, а на берестяной рябой личине с черным «румянцем» щерилась пасть с оскаленными волчьими зубами. На спине у «козы» был высокий горб, длиннющие руки почти подметали снег, и похищенную рукавицу она почему-то держала локтем. С диким визгом, хрипло дыша, «коза» прыгала вдоль по улице; Зимобор догнал ее и схватил за плечи, но она вырвалась и побежала дальше. При этом он убедился, что на самом деле плечи у чудища гораздо меньше, чем на вид, и само внутреннее чувство, обостренное всем буйством этой ночи, подсказывало, что перед ним женщина.

Зубастая «коза» заманила его в самый край улицы, где за последним двором уже был пустырь, а потом вал и тын городка. Заслонка на окошке крайней землянки была отодвинута, на окне стояла накрытая миска с кашей и горела рядом лучина — уже осталось совсем чуть-чуть. Было тихо — хозяева где-то веселились, и только их деды и бабки невидимыми тенями чинно сидели за накрытым для них столом.

«Коза» хотела завернуть за угол дома, но запуталась ногами в своих шкурах и упала. Она уже почти встала, но тут Зимобор поймал ее и с размаху прижал к стене. «Коза» вскрикнула женским голосом, а потом вдруг вцепилась в его медвежью личину и сорвала ее вместе с шапкой.

Видя, что добыча не вырывается — то ли устала, то ли не прочь быть пойманной, — Зимобор выпустил ее и сдвинул огромную маску. Казалось, что он снял с чудища саму голову. Отбросив козью личину, он сжал ее лицо в ладонях и торопливо поцеловал, пока добыча не отдышалась и не начала брыкаться. Перед глазами его все плыло, он только чувствовал тепло ее частого дыхания, прохладу нежных девичьих губ — добыча ему попалась что надо. Быстро нашарив края двух серых шкур, он рванул их в разные стороны и запустил обе руки в тепло под шкурами. Ни о каких опасениях он не помнил: в нем кипела сила божества, этой темной ночью обновляющего мир.

И чуть не упал — перед ним было лицо Дивины. Она тяжело дышала приоткрытым ртом, вцепившись в его запястья, и смотрела прямо ему в лицо. Голова кружилась, и казалось, что это лицо — морок, еще одно чудо этой безумной и священной ночи. Зимобор провел пальцами по щеке девушки — это по-прежнему Дивина, только на щеке у нее появился черный след золы.

Все его бурлящее возбуждение разом схлынуло, ноги ослабели, голова закружилась.

— Ты мне мерещишься? — прошептал он, готовый к тому, что она сейчас исчезнет.

Вместо этого она слегка покачала головой, потом сказала:

— А в общем, да. Мерещусь.

— Это как?

— Я вроде как здесь, а вроде как меня нет.

— Но ты же здесь. — Зимобор взял ее за плечи и слегка встряхнул. — Я тебя столько искал... И дальше думал искать после праздников. Где же ты была?

— Я теперь опять у Леса Праведного живу. Он меня назад к себе забрал. А сейчас сам на праздник пришел угощение собирать, и я с ним выпросилась. Повезло Ольховне — сам Лес Праведный им урожай заклинает, а как он скажет, так и будет: в поле скирдами, на столе пирогами.

Она улыбнулась, и до Зимобора, наконец, дошло, что это и правда не видение.

— Так тот старик с решетом — это и есть Лес Праведный?

— Он самый. Он меня привел, он и обратно с собой заберет.

— Постой! Подожди! — Зимобор никак не мог собраться с мыслями, но помнил, что должен сказать ей что-то очень важное. Но что именно, никак не мог сообразить: само то, что он опять видит ее перед собой, казалось важнее и чудеснее всего на свете. Он не мог понять, сон это или явь, голова кружилась, мысли разбегались. — Послушай! Я у твоего отца теперь в дружине. Настоящего отца, ты знаешь! Ты сама хоть знаешь, кто твой отец?