Пола Вольски - Проклятие чародея

Вопреки ожиданиям, сельчане были настроены миролюбиво.

— Рыбачить собрались, мэм? — довольно любезно поинтересовался один из них.

Снарп наклонила голову.

— Не лучшее место, доложу я вам. — Его спутники энергично закивали. — Право слово, не лучшее. Зачем их тревожить без нужды?

— Их? — не поняла Снарп.

— Ну да, их. — На лицах сельчан отразились испуг и печаль. Снарп впервые с начала разговора подняла желтые глаза на непрошеный эскорт. Те обеспокоено уставились, в свою очередь, на нее.

— Лучше бы вам уйти, мэм. Не бойтесь, голодной не останетесь. Пойдемте с нами.

— Зачем?

— Место тут уж больно лихое, особливо для нездешних. Непривыкшие они к чужим-то. Как пить дать проснутся. Да тут еще эта зверушка у вас на плече. А ну как выйдут полюбопытствовать?

— Объясните.

— Гляньте в запруду и сами все увидите.

Снарп прищурилась, защищая глаза от предзакатных бликов на поверхности воды, и разглядела на дне множество недвижных серых предметов. Поначалу она приняла их за камни, но, присмотревшись повнимательней, поняла, что это человеческие тела — полуразложившиеся, распухшие, одним словом, трупы. Выходит, сельчане не хоронили своих мертвых, а попросту сбрасывали их в Даскильскую Стремнину. Снарп ничем не обнаружила охватившего ее презрения. И уже была готова отвернуться, как вдруг заметила какое-то движение. В чистой воде запруды мелькнула серебристая рыбешка, и, словно откликнувшись на это проявление неугомонной жизни, одна из серых фигур шевельнулась, подняла длинную, покрытую тиной руку, раскрыла костлявую ладонь с бахромой отставшей кожи и вяло попыталась поймать нарушительницу покоя. Та в испуге унеслась прочь. Труп, как бы провожая ее взглядом, медленно повернул голову, так что стала видна цепочка белых позвонков, потом посмотрел наверх, обратив то, что осталось от его лица, к стоявшим на берегу людям. Долгое время сидел, вперившись в них пустыми глазницами. Медленно поднял руки в невысказанной мольбе, беспомощно сгибая пальцы. И вот уже другие мертвецы очнулись, зашевелились, стали всматриваться. Степень распада тел была неодинаковой: какие-то успели превратиться в скелеты, другие лишь чудовищно раздулись. Были и практически нетронутые тленом: в полном одеянии, с отчетливыми чертами и мягко струящимися в воде прядями волос. Черные как вороново крыло локоны одной девушки выбились из прически и теперь обрамляли лицо, подобно темному облачку. У некоторых сохранились глаза, и это, пожалуй, было страшнее всего. Незрячие белесые глазные яблоки производили особенно жуткое впечатление. И уж совсем становилось не по себе при виде того, как меняется выражение мертвых лиц, смотревших снизу вверх с непонятным, неизбывным томлением. Зрелище это было и отталкивающим, и притягивающим одновременно. Руки тянулись к живым — целый лес рук, покачивающихся, будто заросли тростника.

Безучастно глядя в лица оживших мертвецов, Снарп ждала разъяснений.

— Поняли теперь, мэм, почему тут дурное место? — спросил человек, который первым к ней обратился. — Вид живых, и уж тем паче нездешних, завсегда их будоражит. Кто их знает, вылезут еще посмотреть поближе, узнаете тогда, почем фунт лиха. Давеча вон других пришлых об этом предупреждал, теперь вот вам говорю.

— Пришлых? Когда они были? — насторожилась Снарп.

— Да вчера поутру. Только спешили больно, ну и правильно, так ведь? Четверо их было, точно четверо.

— Ага, — поддакнула стоявшая тут же бойкая девица, — два господина, слуга и дама, все из городских. Видали бы вы ее платье! Все из бархата, с перышками, вышивками, а туфли… вот с такими каблучищами! Графиня как пить дать. А что, может, ваши знакомые какие, мэм?

Взгляд Снарп был все так же устремлен на трупы. Мертвые глаза продолжали наблюдать за ними, протянутые руки звать к себе.

— Это кто? — спросила она.

— Те, что померли от болезни, — ответил первый. — Вроде как померли, а вроде как нет.

Снарп перевела на него немигающий взгляд, и он начал рассказывать:

— Зараза началась примерно в то самое время, как на небе зажглась новая звезда, что горит и ночью и днем. Из-за нее созвездия так скособочились, что Лев стал похож на большущего змея, — вот наши и прозвали его Драконом. И еще стали говорить, что Дракон этот своим ядовитым дыханием наслал на нас мор. Ну да не суть. Главное, что с того самого времени люди стали хворать. Кто послабже, у того сразу все тело покрывается струпьями. Мерли как мухи. Ну а мы, само собой, закапывали поглубже.