Алина Борисова - Вампиры девичьих грез

— Слушай, если он это увидит, — она безошибочно ткнула пальцем в нарисованного Анхена, — ты будешь мыть не только больницу, но и весь Светлогорск. Причем возможно — зубной щеткой.

— А ты ему не показывай. А то боюсь, если он это увидит, мытьем не обойдется. А устроит он мне примерно следующее, — я парой штрихов изобразила столб, полуобнаженную деву, прикованную к нему наручниками и, конечно, его — с длиннющим хлыстом в когтистых лапах, глаза вытаращенные, изо рта не только клыки до колен торчат, но и пена капает, на ногах когти аж сапоги прорвали. Ну да, те самые, черные. А ведь как у Лоу на Горе, пришла вдруг мысль. Но додумать я не успела.

— Не, ну это ты переборщила! — хохотала Марийка. — Чтобы наш вежливый, благовоспитанный куратор, да в зверство впал? Из-за каких-то рисунков? Да ни в жизнь не поверю.

— Из-за рисунков не знаю, не пробовала еще, — веселье выходило несколько истеричным и на глубоко не одобренную Великим и Ужасным тему, но остановиться я уже не могла. — А вот если слегка наехать на этого, — я ткнула пальцем в весьма недурно получившегося Гоэрэ с павлиньим хвостом, — мигом озвереет. Субординация.

— Светлейшие девы может и со мной поделятся причиной веселья? — нависший над нами профессор Лимеров явно нуждался хоть в чем-то, что могло бы его развеселить. Потому как был он мрачнее тучи. Причем не только сейчас, а вообще всегда. Сухонький, невысокий, не слишком-то солидного возраста, он, вероятно, чувствовал себя не особо уверенно, и потому крайне болезненно относился к проявлению невнимания к своей персоне.

— Простите, профессор, — мы быстренько опустили глазки долу, я еще и тетрадку с перепугу захлопнула, вместо того, чтоб просто страницу перевернуть.

— А что это вы тетрадку закрыли, лекция не закончена пока, — тут же прицепился Лимеров. — Вы ее вообще пишете?

— Да, профессор, конечно.

— И я могу взглянуть?

— Простите, но это моя тетрадь, профессор. И то, что вы читаете у нас лекции, не дает вам права обыскивать мои личные вещи, — запомнит, понятно, и на экзамене будет валить, но, как говорил один вампир, были бы знания. А вот если заглянет в тетрадку…

— Да как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне! — он аж побелел от негодования. Уважающий себя человек (или вампир, не смогла не расширить свою мысль я) просто выгнал бы после такого взашей. А этот, видно, не достаточно себя уважал. И готов был добиваться этого уважения от других — любой ценой. — Немедленно отдайте мне тетрадь!

Дальше последовала абсолютно безобразная сцена. Я вцепилась в тетрадь, он вырывал, с остервенением выкручивал ее у меня из рук, разгибал пальцы… Вырвал, понятно. Всю измятую, почти изорванную.

— Вы же мне палец сломали! — я очень надеялась, что это не так, но больно было, словно это правда.

— И что же у нас тут такого секретного? — добившийся своего профессор меня не слышал, он развивал успех. — Что, из всей лекции вы услышали только название? Ну похвально, что сумели услышать хоть его.

— А это единственное, что вы внятно нам сообщили! — терять мне уже вообще было нечего. Ладно, третья пересдача с комиссией, уж там-то он меня завалить не сможет. — А все остальное я в учебнике прочитаю. Там как-то попонятней написано. И окончания слов не проглочены.

Он пошел красными пятнами, но продолжил листать злополучную тетрадку. А я так надеялась, что он взбеленится и швырнет ее мне в лицо.

И долистал. Аж глазам своим сперва не поверил. Перевернул страницу. И еще. Вернулся назад.

— Ну вот вы и попали, — на лице его появилось выражение мрачного торжества, он совершенно успокоился и пошел обратно к своему столу.

— Вы забыли вернуть мне тетрадь.

— Ну что вы, — усмехнулся он, — я не забыл. Я вообще ничего не забываю.

Надо ли говорить, что тетрадь он мне так и не вернул. Даже за обещание пересказать ему все его лекции, от первой до последней. Признание, что я полностью, во всем и повсеместно была глубоко неправой. И готовность возместить ему моральный ущерб любыми материальными ценностями.

А через пару дней меня вызвали на внеочередное заседание Общественного Совета. В общем, я была уже большой девочкой, и понимала, что меня ждет. У меня уже было два замечания в личном деле из-за проявленного неуважения к Великим. Или одно? Интересно, зимой они мне впаяли побег из аудитории во время кураторской речи? Или вмешательство куратора отменило их благие намерения? Даже если так, сейчас припомнят. У них ведь полная тетрадь моих замечательных рисунков. Которые иначе, чем злобными карикатурами, не обозвать даже при очень большом желании. Похоже, сессию мне сдавать уже не придется. Отучилась.