Наталия Осояну - Звёздный огонь

Бесполезно.

Пересмешник запоздало подумал, что должен был это предусмотреть…

— Приуныли, ребятки? Давай, плетельщик, показывай своё мастерство!

Хаген склоняется над Умберто, будто желая что-то сказать ему на ухо, и одним ловким движением вытаскивает из-за пояса капитанского помощника кинжал. Рукоять удобно ложится в ладонь, лезвие прячется в широком рукаве, а потом он и впрямь шепчет на ухо Умберто: «Дернешься — убью!» Моряк, к счастью, пьян не до такой степени, чтобы не понять серьезность угрозы. Да кто угодно поймет, когда лезвие упирается в ребра!

Теперь — самое главное.

Навыками чревовещателя Хагену приходилось пользоваться не так уж часто, но его дядя и наставник в свое время потратил немало усилий, чтобы ленивый ученик развил и этот талант наряду с остальными. Что ж, не зря.

— Я н-не… не буду с тобой состязаться… — говорит Хаген, не шевеля губами, и никто из стоящих рядом не замечает обмана.

Умберто сидит, уронив голову на руки и пряча лицо в ладонях.

…потому что кто угодно взбесится, если ему приставить нож к ребрам и украсть голос, да ещё и рассказать такую сногсшибательную историю о несуществующей любви. Под конец, правда, Умберто ему очень удачно подыграл, тем самым введя в заблуждение не только моряков в таверне, но и самого Хагена: он напрочь позабыл о том, что произошедшее серьезно подмочило репутацию помощника капитана Крейна…

Одно хорошо — кинжал Умберто сейчас был за поясом у пересмешника.

— Прости! — Хаген снова отскочил, что не составило особого труда — ноги и руки слушались Умберто лишь от случая к случаю. — У меня не было другого выхода! Ты сам слышал, кто такой этот верзила — с ним не нужно было вообще связываться…

— Заткнись, урод! — прошипел моряк. — Как ты смел лезть мне в душу? Кто тебе дал право читать мои мысли?! Мои чувства к ней тебя не касаются! Да чтоб тебя Шторм прибрал!!

Словно наяву перед Хагеном возникло лицо Эсме, и он обомлел от неожиданной догадки. «Заступница! Я и впрямь натворил кракен знает что!»

— Я не… — Пересмешник осекся. «Не знал, не сообразил, не подумал» — всё это звучало сейчас неуместно и глупо. Сам того не понимая, он рассказал морякам в таверне чистую правду, и этим, возможно, оказал услугу капитану и помощнику, которые никак не решались объясниться друг с другом.

Медвежью услугу, естественно…

— Прости меня, — сказал Хаген, с трудом выдерживая взгляд Умберто, полный яда и ненависти. Судя по всему, он только что нажил себе врага. — Я не умею читать мысли, я просто… догадался. Это вышло случайно!

— Случайно! — повторил молодой моряк с издевкой. — Да с какого неба ты свалился на мою голову?!

— Если уж ты так заговорил, — ровным голосом произнес магус, которому эта перепалка нравилась всё меньше и меньше, — то не на твою голову, а на капитанскую…

— Плевать! — перебил Умберто… и прибавил то самое слово.

От неожиданности Хаген на миг застыл, а потом вдруг почувствовал себя мальчишкой-драчуном, готовым слепо броситься на обидчика, не думая о последствиях. Так случалось не раз: бросался, был нещадно бит, а потом уползал куда-нибудь в темный угол — зализывать раны и сбивчиво шептать угрозы шутнице-судьбе, отпустившей ему такой нелегкий жребий. Пересмешнику нравилось считать, что он давно перерос детские обиды — ещё бы, ведь у него оказалось столько товарищей по несчастью! — но прозвучало всего одно слово, и жгучее ощущение несправедливости вернулось.

Умберто взвыл от боли, когда Хаген перехватил его кисть и заломил руку за спину. Это было самое большее, что магус мог себе позволить, хоть удержаться на грани оказалось непросто: хотелось нажать чуть сильнее, чтобы плечо выскочило из сустава, чтобы лопнули жилы — а потом бросить этого молокососа здесь, на холодной мостовой, и уйти куда глаза глядят.

Пересмешник и сам не знал, что его остановило.

— Отпусти… — послышался слабый голос, в котором не было и тени угрозы. Хаген глубоко вздохнул, закрыл глаза.

— На первый раз я тебя прощаю, — сказал он негромко. — Будем считать, мне послышалось. Понимаю, тебе сейчас нелегко, но напиваться в такой дыре, да ещё и в такой компании…

— Не лезь в мои дела! — огрызнулся Умберто. — Ладно, я спокоен! Отпусти!

Хаген послушался, хотя извинение, на которое он всё-таки надеялся в глубине души, так и не прозвучало. Мгновение они смотрели друг на друга: Хаген — досадливо хмуря брови, Умберто — тяжело дыша и зловеще сверкая глазами… а потом, словно по команде, повернулись в сторону, куда указывал невидимый компас.