MarInk - Жизнь в зеленом цвете - 5

Драгоценную душу твою,

Отпустить, чтоб скиталась по свету,

Чтоб погибла в далеком краю?

Пусть непрочны домашние стены,

Пусть дорога уводит во тьму -

Нет на свете печальней измены,

Чем измена себе самому.

Пергамент дрожал в пальцах; Гарри закусил губу, чувствуя, что вот-вот польются непрошеные слёзы, что вот-вот он расскажет Сириусу про все свои кошмары, про то, в каких «далёких краях» скиталась его душа, таская за собой груз убийства и изнасилования…

Двойной хлопок аппарации словно послужил для Сириуса сигналом; крёстный пружинисто встал.

- Судя по тому, что вы здесь, собрание закончилось, - безошибочно заключил Сириус.

Близнецы беззаботно ухмыльнулись и отсалютовали Сириусу.

- Вы совершенно правы, герр Блэк. Кстати, Вас желал видеть кое-кто кареглазый и русоволосый…

- Тогда я, пожалуй, пойду, - Сирус резво устремился к двери. - Гарри ведь ещё распаковаться надо, а я его отвлекаю…

Дверь закрылась за Сириусом, и близнецы взглянули на Гарри.

- Привет… Как твои дела? Ты на нас не сердишься?

Глава 3.

- У меня нет слов, чтобы выразить, с каким

огромным нетерпением я ждал нашей встречи!

Роберт Шекли, «Агент Х, или конец игры».

И до сих пор сдерживаемые усилием воли слёзы всё-таки хлынули наружу.

Гарри выронил листок со стихами и закрыл руками лицо.

- Гарри? Гарри… - четыре руки сразу обняли его, а он, начав, не мог остановиться, и слёзы, солёные-солёные, горькие, как лекарство, крупные и мутные то ли от боли, то ли просто от того, что им давно пора было пролиться, катились по щекам, просачивались между пальцами, стремительно протачивали броню апатии и бездумья, которой он закрылся этим летом; так чувствуют себя новорожденные, когда впервые холодный воздух касается привыкшего к теплу и безопасности слабого маленького тела, и так больно, так обидно, и надо делать что-то, потому что время, когда можно было спокойно лежать и ждать, прошло, и можно только заплакать, только сказать миру отчаянными слезами, как тебе плохо и как ты против, решительно против, чтобы всё было так, как есть, но ничего, совсем ничего не можешь изменить…

- Мне больно, мне так больно… я заслужил… я знаю, я ведь убил его, какая разница, что я говорил потом, я оторвал ему голову своими руками, я хуже, чем он, он не пытал Седрика, он просто убил его, а я… - Гарри попытался вдохнуть, не сумел и забился в руках близнецов так отчаянно, словно был в агонии, и эти беспорядочные движения были последним, что он вообще мог сделать на этой земле. - Я мразь, я жить недостоин, я убийца и насильник… я не хотел этого, я не хотел, я только хотел, чтобы Седрик не просто так умер, но он всё равно умер… за что мне это, зачем мне всё это, смерть ничего не меняет, я не хотел, я сволочь, я убийца, убийца…

Гарри захлебнулся словами и слезами и смог только вцепиться пальцами в рубашку Фреда так, что ткань протестующе затрещала; Джордж осторожно касался губами макушки Гарри.

Гарри плакал долго, чувствуя, как становится немного, совсем немного легче; плакал столько, что слёзы под конец утеряли всякую солёность и горечь, стали прозрачными и безвкусными, как дистиллированная вода, и струились по щекам без малейшего напряжения слёзных желез - просто и естественно, как льётся дождь. Очищающий, умиротворяющий, обновляющий и возрождающий ливень. И сияющий дождь на счастливые рвётся цветы…

- Хотел, - мягко возразил Фред.

- Ч-что? - Гарри боролся с устойчивым желанием вытереть глаза полой рубашки Фреда.

- Ты хотел убить Крауча. Вот и убил, - пояснил Джордж.

Гарри обмяк; если бы не объятия близнецов, он упал бы с кровати на пол.

- Вопрос тут вот в чём, - невозмутимо продолжал Фред, как будто он не заглянул только что так глубоко в Гарри, как никто и никогда раньше. - Во-первых, понравилось ли тебе убивать и насиловать…

- Нет!!!

- Во-вторых, раскаиваешься ли ты в том, что сделал. В-третьих, намереваешься ли ты делать что-то похожее в дальнейшем.

Гарри прикусил губу, признавая правоту близнецов по всем пунктам, и закрыл глаза.

Отвечать не было нужды; никто не знал лучше них троих сейчас, что он раскаивался каждую минуту прошедшего месяца - проклятого, дьявольского месяца - и продолжает казнить себя за всё сделанное, ежесекундно, непрестанно. Но он всё-таки не удержался и спросил:

- А если я убью кого-нибудь ещё… случайно… так бывает… - «Фу, как звучит-то. Словно о тараканах речь…» - Вы не перестанете меня любить? Вы… вы же будете со мной?