Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 1. Слёзы Невидимых.

Ан, нет. Полицмейстер, не добившись от убогого каких-либо объяснений, приказал городовому препроводить нарушителя спокойствия, смущавшего горожан своим диким видом, в участок для производства дознания и следствия.

Знали бы Их Сиятельство, что главные неприятности с Бабаем ещё впереди! Но, в конце концов, всё решилось. После коммерческих переговоров с жадноватым блюстителем чумского порядка, Граф забрал бедолагу в Верхнеудинск: уж больно диковинны были рассказы того про Невидимых Родителей, плачущих золотом. Надо было спокойно всё обдумать, истину от бреда отделить.

Так вот, поселился Бабай в графской усадьбе. Подолгу беседовал Лев Николаевич с новым жильцом. Тот даже немного стал в себя приходить. Побрили, помыли, накормили. Стал меньше дичиться. Про свою жизнь бездомную рассказывал. Только плохо понимал Граф его наречие, а Лилиан, «подругу разлюбезную», откуда-то разумевшую сибирские диалекты, звать не хотелось.

После визита в Чумск девушка запила пуще прежнего. Ругала домочадцев дурными словами. Графа в свою спальню не допускала. Кричала, что дурак, не понял ничего про себя, Гэгээна и Бабая. Через то лишились они общества бродячего бурятского мудреца, сказителя-виртуоза Гэгээна, часто прибегавшего к их гостеприимству. Коренные жители очень уважительно относились к Гэгээну, а просторный двор усадьбы Графа свободно вмещал всех желающих послушать удивительные баллады.

Дело в том, что едва привезли в Верхнеудинск странного Бабая, Гэгээн попросту исчез. То ли обиделся на что-то, то ли взыграла в очередной раз тяга к перехожей жизни.

А его соплеменники и Лилиан уверяли, что на этот раз Просветлённый удалился навсегда.

Граф отмалчивался. Подолгу беседовал с бродягой. Надеясь получить хоть какую-то ценную информацию. Беда: наречием, которое тот понимал, аристократ-этнограф больно плохо владел.

Тут, к облегчению Их Сиятельства, дворовый человек Лхасарашка, поклонившись хозяину, заявил, что коли освободят его от другой работы, станет переводить барину беседы с Бабаем и ухаживать за ним. Стирать, кормить, следить: сущее, однако, дитя!

— Полно, да знаешь ли его наречие? Я же его из Чумска привез, а там бурят отродясь не бывало.

— Знай, все Лхасарашка знай! Мой татарски говори. И другие люди какой говори знаю. Батька мой, однако, могучий шаман был.

Арса крепкий пил. Саламат кушал — со всеми Духи мира говорил. Мене тоже, мала-мала, учи. Быть бы Лхасарашка шаман и лекарь, да батька помри: арса много пил — Духам мало возливал. Дух обиделся и Батька пьяный с горки кидал. Лхасарашка сирота стал.

Батька Цэрэмпил звали — Множащий Долгую Жизнь значит. Только обижал Духа: арса сам один пил. Его никто защищать не стал. Духи сердись — Цэрэмпил много жить не дали. А Лхасаран — Защищённый Божеством по-бурятски.

— Ну, коли не врёшь, будешь при Бабае толмачом.

Как допустил Граф недоучку-шамана к своей чумской находке, стало совсем всё неладно: Лхасаран Батькович (Цэрэмпилович) понёс по городу слухи, что извёл хозяин Просветлённого Гэгээна, а вместо него привёз поддельного. Вроде похожий, но не Просветлённый. А благодать Гэгээна Граф, мол, себе присвоить хочет: сильно лицом на него похож. Хотя из столицы Империи и рода высокого!

Лев Николаевич косо смотрел на Защищённого Божеством по отчеству Множащего Долгую Жизнь, но признавал, что с Лхасарашкой Бабай общается более охотно, чем с остальными. Ещё отметил, что у бурята и впрямь талант есть к шаманству и целительству. Заботой, разговорами, какими-то своими фокусами и зельями Лхасаран быстро привёл одичавшего туземца в сносный человеческий вид.

«А такое сочетаньице имён туземных тоже неспроста. Видно сама Судьба здесь Просветлённого с Защищённым столкнула. И ещё батька-шаман Множащий Долгую Жизнь! Надо поразмыслить на досуге».

Родительский дом

И велели Невидимые Родители устроить дивное Святилище — Родительский Дом, чтобы Дети всегда могли прийти в гости к Родителям, рассказать им о своих делах и нуждах, а родители выслушать, помочь, а, если надо, и пожурить своих Детей.

И велели Родители так построить Дом:

Длины же ему быть пятьдесят локтей.

Ширины быть тридцать пять локтей.

Высоты поднять на пятьдесят локтей

Под Домом же копать яму великую глубины тоже пятьдесят локтей.

Яму ту заполнять Слезами Родительскими, пролитыми и от радости за Детей Возлюбленных, и от горести за неправедные дела их, что по глупости Чада совершили, а Родители, за многостью забот своих, от беды и дурного дела не оберегли.