Наталья Резанова - Я стану Алиеной

Найтли, кажется, споткнулся и ухватился за край стола, чтобы не упасть.

— Тебе плохо?

— Нет! — Он дернул плечом, не оборачиваясь ко мне. — Почему ты упомянула Междугорье?

— Ну, этот мост. Во сне. Где-нибудь в тех краях.

— С чего ты взяла?

— Должно, быть, видела миниатюру в какой-нибудь книге и запомнила. Откуда же еще? Ведь я сроду не выезжала из города.

Он повернулся и протянул руку, будто что-то собирался схватить с полки. Но я так никогда и не узнала, что именно.

Потому что в это мгновение начали ломиться в дверь. И неописуемо мерзкий голос возопил:

— Именем святой нашей матери Церкви!

У меня упало сердце. Когда-нибудь, рано или поздно, это должно было случиться. Каких бы богатых и знатных клиентов ни обхаживал Найтли, желающих донести всегда достаточно. А когда богатый и знатный покровитель отлучится на войну или охоту.. или просто сляжет в лихорадке… или в магистрате возьмет верх не та группировка…

Я совершенно растерялась. А в глазах Найтли я прочитала досаду — клянусь, именно досаду, а не что-то иное.

— Как не вовремя, — прошептал он. И чуть выше тоном: — Не бойся, Алиена. Я найду способ освободиться.

Дверь упала. Мы увидели мордатых солдат городской стражи в начищенных медных касках и монаха-доминиканца.

— Богопротивный чернокнижник, слуга дьявола по прозванию Найтли, ты подлежишь аресту и трибуналу святейшей инквизиции!

Монах взмахнул каким-то пергаментом со множеством печатей. Значит, дело серьезное, а не просто соседям надоело нюхать вонючий дым атанаров.

— Девку тоже вяжите, — деловым тоном распорядился монах. — Это его отродье, она пригодится при допросе.

Я сделала шаг вперед, и в грудь мне нацелились пики. Я была в таком состоянии, что могла бы, наверное, броситься прямо на острия, если бы Найтли не схватил меня за руку.

— Не сопротивляйся, дитя, — коротко сказал он. — И помни, что я тебе обещал.

Когда нас вытолкнули на улицу, я как-то мельком подумала: Найтли, несмотря на всю свою внешнюю невозмутимость, тоже ошалел от страха. Иначе с чего бы ему называть меня чужим именем. Не мог же он просто забыть, что зовут меня Селия.

Ах, как это худо — пятый день не умываться. Не думаю, что и в обычных тюрьмах заключенным ведрами таскают воду, но узилище Святого Трибунала водой ограничивают из тонких соображений. Чтобы колдун или ведьма не использовали воду для чародейных целей. А то нырнут, бывало, в ковшик с водой — и только их и видели. Здорово, правда? Жаль только, что я не ведьма.

Нас с Найтли разлучили не сразу. Сначала нас сунули в общую камеру, и он успел дать мне кое-какие наставления:

— Если тебя будут спрашивать, моя ли ты дочь, отвечай утвердительно. По возможности скрывай свою образованность и говори как подобает простолюдинке. Лучше всего, Алиена, вообще бы выдать тебя за слабоумную. Но ведь тот, кто донес на нас, наверняка сообщит, что ты не такова.

— Ты думаешь, это поможет?

— Это нужно, чтобы протянуть время. Постарайся сохранять самообладание. Опасность, конечно, велика, но я попытаюсь выручить нас обоих. Я тебя не оставлю. Ведь я дал тебе душу…

Все вышесказанное было настолько несвойственно Найтли, что я совершенно растерялась и не нашла ничего лучшего, как пробормотать:

— Душу дает Бог.

— Только не в твоем случае.

В этот момент нас и разогнали по разным камерам, и больше Найтли я не видела. Сказать, что я была озадачена, слишком слабо, не считая уже того, что любой человек, будь он даже храбр как тигр или туп как бревно, в тюрьме Святого Трибунала поневоле вострепещет. Значит, я ошибалась в Найтли и старик все же по-своему любит меня? Ведь только так можно было трактовать его слова. Но чего стоит в подобном случае все мое знание людей? И я не успела спросить, что значит его «Алиена». То есть я, конечно, знала, что значит это слово, но с чего он вдруг начал применять его ко мне?

Только размышления на эту тему помогали мне отвлечься от собственного страха. Потому что боялась я ужасно. Даже если Найтли и попытается вытащить меня отсюда, это еще не значит, что попытка удастся. Разумеется, он был прав — лучше всего, если бы меня сочли слабоумной. Я знала случаи, когда арестованных Святым Трибуналом и определенных как «слабоумные» не казнили. Иногда их даже не пытали. Они отделывались поркой и ссылкой. Но опять же Найтли был прав — скорее всего, найдутся доброжелатели, которые подтвердят, что я в своем уме… И пытки мне тоже, скорее всего, не миновать. Это и доводило меня до тоски, до тошноты — ожидание пытки. Я слышала, что, как ни странно, люди слабые и болезненные выдерживают пытки лучше, а я как на грех сильная и здоровая. Что, если я сломаюсь и наговорю на себя такого, что прямым путем приведет меня на костер? Предположим, били меня в жизни, и довольно сильно, но это было, во-первых, давно, а во-вторых, я тогда могла не только получать удары, но и наносить их. И вообще, как можно сравнивать пытки с тычками по шее в Приморском переулке?