Марианна Алфёрова: Темногорские рассказы

— Теперь все своих отцов ищут, прошлое собирают, прах держат в горсти, — ворчал Севастьян. — Слишком много потеряно. Так много, что сил никаких нет представить, сколько. Ощущение пустоты позади себя. Вот и пытаются восстановить хоть что-то. Но чаще придумывают. Потому что от многих ничего не осталось. Совершенно ничего. Еще долго Федоровской теорией будут бредить, и так ее выворачивать, и этак…

— Федоровская теория?

— Ну я ж тебе говорил. Философ такой. Незаконнорожденный сам. Все хотел отца своего воскресить. И все разрабатывал теорию, как отцов своих сыновья будут воскрешать.

— Зачем? — спросил Роман. — Что это даст?

— Не знаю. Может быть, чтобы спросить, как это они умудрились такую сволочную жизнь своим детям устроить?

Роман задумался.

— Для Лизы тоже вроде как воскрешение произошло. Человек, которого она считала отцом много лет, умер. И вдруг оказалось, что ее настоящий отец жив. А ты… расскажи про своего отца.

— Я же говорил не раз: ничего почти не помню. Знаю только, что он сказочно был богат. Вернее, матушка была богата. Отец за границу ездил, тысячи проигрывал, миллионы. Возвращался без копейки, а матушка кричала: «Можешь хоть миллион спустить! Все равно проиграться не сможешь!»

— Проигрывался? В карты?

— И в карты тоже. Но больше на рулетке. В Монте-Карло.

— А ты играл когда-нибудь на рулетке? — спросил Роман.

— Нет, конечно. Я эту рулетку только в кино и видел.

— Жаль.

— Это почему же?

— А вдруг ты бы выиграл?

Они отыскали этого человека в Питере на другой день после колдовского сеанса. Остановились перед дверью коммуналки. Четыре звонка. Подле каждого уродливая бирка. На нижней значилось «Ладушкин М.»

Дед Севастьян надавил кнопку последнего звонка и прислушивался, как медленно приближаются шаги.

Дверь распахнулась. Мужик в синей футболке с огромнейшим фингалом под глазом и рассеченной бровью глядел на гостей не слишком дружелюбно:

— Чего надобно-то? — Очки сегодня у него были другие: старомодная оправа толстая оправа, одно стекло треснуло.

«Прежние, видимо, разбили», — догадался Роман.

— Поговорить, — отвечал Севастьян.

— А… — протянул Марк и потянул на себя дверь, пытаясь закрыть, но дед Севастьян оказался проворнее, успел протиснуться в щель и уперся плечом в косяк.

Тогда Марк кинулся бежать. Дед настиг его в углу, там, где коридор, ломаясь, делал поворот на девяносто градусов.

— Я же объяснял… Говорил… не знаю… так вышло… не знаю… — бормотал Марк, прикрывая голову руками и ожидая, что его будут бить. Очки сползли набок.

— Выпить хочешь? — спросил дед ласково.

— Что?.. — Марк изумленно глянул из-под руки.

— Пить, спрашиваю, будешь? — повторил вопрос дед. — Как раз на троих.

— А что у вас? Водка?

— Ага…

— «Столичная»? — спросил Марк с надеждой и поправил очки.

— Она, родимая.

— А не шутишь?

— Чего шутить-то. Стар я для шуток, парень. Отшутил свое. Разве внучок пошутит иногда.

Сообщение, что внучок может пошутить, Марка не успокоило: Роман явно не внушал ему доверия. Однако Севастьян улыбался доброжелательно.

— Да я вас не знаю… — Марк был в данный момент трезв, и потому относился к предложению незнакомых людей с подозрением. Однако, понять в чем подвох, не мог. — У вас, что, кроме меня, и выпить не с кем?

— Точно. Как в воду глядел! — поддакнул дед.

Марк поднялся, попытался принять вид самый что ни на есть независимый, одернул линялую футболку на дрожащем, как кисель, животе и повел гостей к себе.

Неведомо, как он выглядел тридцать лет назад, но сейчас перед колдунами был спившийся беззубый старик с губчатым носом и лиловыми обвисшими щеками. Комната была та самая, что видел Роман во время колдовского сеанса. Наяву конура выглядела еще более грязной и убогой.

— Родька-то в больнице лежит, — сообщил Марк. — Из-за той отравы, что мы пили, у него обезвоживание.

Роман хотел сказать, что обезвоживание у коротышки Родьки вовсе не из-за мерзкого портвейна, но придержал язык.

— Где тут у вас вода имеется? — делово спросил дед. — На запивку набрать?

— А это сейчас… это пожалуйста, — засуетился Марк. — Можно на кухне. Или в ванной.

Хозяин пошел показывать.

Роман огляделся. Обстановка все же выдавала человека с интересами: много книг, и технических, и по истории, расставленных повсюду: на полках, на буфете и прямо на полу не меньше сотни были свалены грудой. Имелась и пишущая машинка, вполне приличная, видимо, не нашелся пока покупатель. Черно-белый телевизор задвинут в угол, давно сломался и предназначался на выброс, теперь на нем грудой лежали журналы. Роман распознал издалека серо-голубые книжечки «Нового мира». При всем своем питейном настоящем Марк все же где-то выкроил денег, чтоб подписаться на журнал. Однако, судя по всему, новые времена его не окрылили.