Елена Саринова - Практика по фольклору

— До Куполграда, — хмуро уточнила дама. — Может, письменный договор составим?

— На крови? — зыркнув по сторонам, отозвался Иван. А что, в окружающем то антураже, вполне…

— Примула, ты мне тоже обещала, — а вот у подростка, в отличие от закаленного студенческими буднями Ивана, терпение явно заканчивалось. И как бы второго разбора не дождаться.

— Так заключаем? — на всякий случай встрял студент.

— Обойдусь, — по-змеиному улыбнулась дама сразу обоим своим оппонентам. — Но, имейте в виду, господин Вичнюк — Фрош будет на полном вашем попечении. Так как я в данный момент средствами совершенно не располагаю.

— Зато ими теперь располагает один очень шустрый эльф.

— Фрош! Я бы попросила относиться к чужим слабостям, как к своим собственным! Подумаешь… — напыжилась ученая. — пропорции в том рецепте неверными оказались. Зато составлял его сам…

— Какие пропорции? — ошарашено произнес студент. — Какие… То есть как это, «на полном вашем попечении»? Да у меня у самого денег лишь…

— Примула?!

— Меркантильная молодежь!.. Ладно!

— Ладно?! — хором отозвались представители молодежи.

— Ладно, — подтвердила бессеребренница, поднимаясь из-за стола. — Будет вам, господин Вичнюк, компенсация за труды, — и удалилась за занавеску в дверном проеме.

В течение следующих нескольких минут заинтригованные слушатели развлекали себя отдаленным пыхтением, чихом и парой сдавленных ругательств — ученая дама усердно рылась в своих закромах. А еще через минуту появилась и она сама, в доказательство выводам — с толстой коричневой книгой в руках.

— Это что? — вопросил Иван, уже успевший в уме прикинуть: сколько ж она, проклятая, весит?

— Примула?

— Да. Это она и есть — бесценный сборник сказок еще на исходном языке шедевральных авторов, братьев Гримм.

— Угу-у, — сколько ж она, бесценная, стоит? — А можно глянуть по ближе? Пролистать до… определенной страницы? — вдруг, знакомый штамп встретится.

— Можно. Только, на ней — знак сохранности, — понятливо оскалилась дама. — Книге то — больше пятисот лет. Так что лезть вовнутрь, пока не снимете, искренне не советую. А вот фасад оценить…

«Фасад» Иван оценил — красивый. И сразу видно, «исторический артефакт». Со следами позолоты на витиеватой тесненной рамке и такими же полустертыми словами в центре. Естественно, тоже — на исходном языке:

— А что за язык то? — зачем то понюхал он книгу.

— О, генерацион де изель [7] «Поколение ослов», на том же великом. , - закатила к потолку глаза госпожа Брэмс. Язык — немецкий. Великий язык ее авторов. У меня эту книгу лет семь назад слезно просила одна ваша преподавательница, истовая поклонница немецкой словесности. Но, я ей отказала.

— Сдается мне, Бонна Мефель, — покачал головой студент.

— Точно, — всплеснула рукой дама. — Та еще… курва [8] В переводе с латыни на общеладменский: «Кривая линия». .

А вот после такой «ласкающей душу» характеристики сама Примула Брэмс показалась нашему герою роднее всех родных и краше всех… крашенных. И он даже представил себе на миг, как возвратившись в Куполград, извлекает бесценный фолиант из сумки на свет божий. И как к нему тут же устремляются и хозяин антикварного магазина на Мраморной, господин Понский, и знакомый коллекционер, Дуда Гидорьян. И, конечно, госпожа профессор. Она заламывает свои худые руки, и молит Ивана вручить именно ей сей артефакт. За что угодно: хоть, под седло и галопом по всей столице, хоть публично отречься от всех своих убогих принципов, хоть…

— … господин студент! Вы с нами?

— Что?.. — и придет же такое на ум.

— Я спрашиваю, Бонна курирует вашу практику?

— Да, она самая.

— Да что вы говорите? — сверкнула глазами дарительница, а потом, опустив их на книгу, нежно провела ладонью по потрепанной корочке. — И как же она меня тогда просила… — и как же она это сказала…

Избитое литературное выражение «ночная тишь» в этом странном лесу никогда бы актуальным не стало. Если только уши заткнуть. Потому что за распахнутыми настежь окнами сейчас постоянно что-то ухало, крякало и уныло подвывало. Иногда, правда к местному «хору» присоединялись и более приличные звуки, к коим в этом месте можно было отнести ученый храп за тонкой комнатной стенкой. Но, Ивану Вичнюку на такие мелочи отвлекаться было некогда. Потому как он был чрезвычайно занят. Иван Вичнюк, под светом из двух магических шаров, любезно запущенных хозяйкой, переписывал сказки про отягощенных хтонизмом лягушек. «Лягушка и три бога», «Лягушачье счастье» и «Царевна-лягушка» уже подсыхали чернилами на другом краю стола. Оставались еще две, также выбранные с профессиональной скрупулезностью (по наименьшему количеству текста). А потом бы еще почитать и сам достойный труд и, возможно, даже проникнуться сутью… Очень бы хотелось… Если только время… Время…