Ярослав Коваль - Пылающий Север

— На севере вечер начинается иначе, чем на юге. Доверься моему опыту.

Она смотрела на меня долго, очень долго. Явно не возражения подбирает, потому что тут госпожа Солор обычно действует решительно и стремительно, как в кавалерийской атаке. И действия, и слова из неё в случае необходимости сыплются без задержки.

— О чём ты думаешь? О Моресне?

— М-м-м… Скорее о Мирке. О Яромире. И Юрии, его близнеце. Ну эти вряд ли растеряются. Вот только смогут по неопытности недооценить опасность, вполне могут. А ты о ком думаешь? О Джайде?

— Нет. Справится ли Джайда или не справится — время покажет. Но это и не суть важно. Я думаю о том, как замечательно, что сейчас пребываю в полном здравии, а не только-только после родов.

— Хм… Тут ты права как никогда.

— Это местечко подойдёт для лагеря?

— Пожалуй.

У меня почти сразу возникла мысль вернуться, чтоб посмотреть по следам — всех ли убили, скольких предположительно взяли в плен и что вообще произошло, нет ли важных знаков. Поколебавшись, поделился идеей с Аше. Та без обсуждений отвергла этот план. И, выслушав её аргументы, я вынужден был согласиться. Да и дело-то было не в согласии — или всем идти смотреть, чтоб приметить всё до последней мелочи, потому что много ли я сделаю один, или никому. Пустая получается затея. Искать знаки надо будет днём, чтоб ничего не упустить. То есть в любом случае сутки потеряем, одной ночью приключение не ограничится. Аштия права.

Как бы там ни было, станем исходить из наихудшего предположения, что самую важную информацию враг получит.

После долгого спора решили всё-таки развести один костерок — маленький, скромный и со всех сторон укрытый. Уж больно удобная нам попалась выемка естественного происхождения и с плоским сухим дном, кроме того прикрытая вывороченным деревом. Мы расселись внизу, а дозорные, сменявшиеся наверху, стояли там в полной темноте.

Сидя у огня, я вспоминал старые навыки. Хусмин принёс воды, и нам с Аштией удалось состряпать очень приличный походный суп. Видела бы Моресна, как я это делаю — в обморок бы упала. Правда, она этого никогда не видела и не увидит. Я уже усвоил, что по имперским традициям мужику готовить в присутствии жены — значит нанести ей непоправимо тяжкое оскорбление. Самое большее, что он может сделать, никого не уязвив и не унизив: перетащить тяжесть, вынуть хлеб из печи, что-то подержать или самостоятельно отрезать кусочек, если уже невмоготу и хочется по-быстрому закинуть в рот еды. Мнение, что шашлыки или мясо на гриле должны изготавливаться руками мужчины, имперцы бы просто не поняли. А поняв — с негодованием отвергли. Причём не мужчины, а женщины.

Император сидел по другую сторону костра, спиной к вывернутым из земли корням дерева, и без выражения смотрел в пламя. Он смотрел, но не видел. Интересно, какие мысли бродили за этим высоким лбом, никак не оставляя следа в глазах. И ел так же — равнодушно, избегая оценивать взглядом содержимое миски. Да он ничего бы там и не увидел. Сбылось моё предсказание — полутьма торопливо окутывала лес.

Она казалась прозрачной, невесомой, неизъяснимой и неощущаемой, но кутала взгляд в блёклую кисею так плотно и густо, что оставалось лишь удивляться и терпеть. В вышине закат ещё вовсю играл сдержанными северными красками, кромками редких облаков и обесцвеченной дочиста небесной синевой, а здесь, внизу, неуклонно мерк человеческий взор. Вот уже не очень понятно, что лежит в сумке, что и сколько налито в миску, а в палатке можно устроиться только ощупью.

Правда, увидев первую палатку, правитель словно бы очнулся. Обвёл нас суровым взглядом и решительно приказал свернуть её и убрать подальше остальные.

— Ночевать в палатках — всё равно, что самим добровольно залезать в мешки. Слишком много времени требуется, чтоб из них вылезти. Следует спать под открытым небом.

— Палатка предназначалась для государя, — возразила Аштия. — А мы все будем ночевать под небом и будем начеку.

— Мне не нужно особое положение. Тем более если это положение гуся в мешке.

Палатку свернули и упаковали очень быстро, и для государя отыскали плотный кусок войлока. Он хорошо лёг поверх наломанного лапника — моя идея, незнакомая никому из южан, вообще плохо себе представляющих, что такое хвойные деревья и чем они примечательны. Ифшид посмотрел на готовое императорское ложе с недоумением и даже отчасти с презрением. Но очень скоро, распробовав, сам отправился наломать себе ещё пару охапок.