Ярослав Коваль - Магия чрезвычайных ситуаций

Ветер нес по улицам какой-то мусор – бумажки, пакеты, веточки, листья… Не по-весеннему холодная погода стояла в Петербурге. Все обитатели города и области уже как-то привыкли, что на первые числа мая приходятся теплые деньки, а уж случится ли дальше заморозок или нет – неважно. И то, и то вполне попадает в статистику. Но вовсе без теплых первомайских деньков не обходилось уже давным-давно, и нарушение устоявшейся традиции больно ударило по обывателям. Подморозило так, что кое-где стекла по кромке затянуло ледком. Отопление поспешили отключить еще в конце апреля (впрочем, оно уже почти не функционировало и все равно поотключалось бы, даже если б его оставили), и люди замерзали в своих квартирах.

Повезло тем, кто, намучившись осенью предыдущего года, благоразумно обзавелся самодельной дровяной печуркой (ведь электричество частенько гасло), и теперь на помойках, на задворках строительных рынков буквально вырывал у других страдальцев из рук деревянный и фанерный неликвид. Печурки ставили прямо на бетонный пол в квартире, никого уже не заботила безопасность. Важно было только тепло.

– Прям как в блокаду, – ворчали одни.

– Не греши! – обрывали другие, обычно оптимисты. – И не январь уже, и еды намного больше, и не стреляют…

Но на фразе «не стреляют» торопливо замолкали. Потому что в городе теперь бывало повеселее, чем под артобстрелом или бомбежкой, особенно если несколько магов принимались делить территорию или какие-нибудь перепавшие им блага цивилизации. Тогда от разлетающихся во все стороны заклинаний обыватели, обделенные чародейским даром, разбегались по закоулкам и молились. Причем молились усердно – слух о том, что молитва в сложной ситуации может спасти жизнь, уже облетел весь город. Правда, получалось далеко не у каждого, но почти каждый пытался. И уповал.

Жизнь шла своим чередом, и, против всех ожиданий, город не вымирал. Такова уж человеческая натура – она не любит перемен. Даже если вокруг рушится мир, человек цепляется за остатки привычного: та же работа, тот же дом, тот же город хотя бы. Куда уж там перебираться в село, хотя и земля плодородная у крыльца, и дрова в ближайшем леске можно своровать у лесничества бесплатно… Но город не скудел работниками отчасти и потому, что владельцы предприятий и заводиков, а также всевозможных мастерских были уже отдрессированы свободным рынком и в один миг перепрофилировали свои производства под насущные нужды нового мира. Теперь на подручном оборудовании производили все, что было жизненно необходимо обитателям села, везшим в город продукты – от самых простых хлопчатобумажных материй до кос и молотков. Свою продукцию охотно меняли на зерно и мясо. И даже кузнецы, прежде занимавшиеся ковкой для собственного удовольствия, были завалены работой и ели едва ли не разнообразнее всех…

Эта кузня была оборудована в небольшом флигельке, прилепившемся к телу старого, желтого, будто масло, здания, покрытого пятнами сырости и трещинками. Над первым этажом, целиком занятым мастерскими, недавно возвели еще один, деревянный, неоштукатуренный – там жили мастера и подмастерья. Надо сказать, что окрестные дома были населены довольно плотно, и, хотя работавшие в кузнице мастера частенько мешали жильцам грохотом и запахом дыма, а также создавали еще кое-какие неудобства, квартиры в округе не пустели. Наоборот. При кузнецах всегда можно было разжиться топливом, работой, провизией… В конце концов, какая-никакая, а защита.

Здесь все служило работе мастеров – даже куски колотого кирпича, насыпанные горкой неподалеку от двери, даже наполовину открытые ставни, за которыми не было рам со стеклами, потому что внутри и так потели, будто в путешествии по пустыне. Над окнами, смотрящими на дурную разбитую дорогу, по которой, однако, еще могли двигаться машины, и на берег узенького Бумажного канала, висела огромная наковальня. Она казалась настоящей, железной, в действительности же представляла собой просто искусную бутафорию. Древнюю, как сама история, простейшую и убедительнейшую визитную карточку кузницы.

На набережной зашумел мотор автомобиля, и из-под арки выглянул подмастерье с измазанным лицом, в криво сшитом буром брезентовом фартуке. Проследил, чтоб машина была припаркована как надо, в стороне от основного проезда, и крикнул во двор, зовя кузнеца. А девушке, вышедшей из машины после короткого неуверенного молчания все-таки сообщил: