Ками Гарсия: Прекрасное искупление

Я снова открыл глаза. Все еще голубое.

Такое же голубое, как в Каролине.

Толстая пчела жужжала у меня над головой, взлетая все выше в небо, - пока не врезалась в него точно так же, как и тысячу раз до этого.

Потому что это не было небом.

Это был потолок.

И это был не Рай.

Я лежал в своей спальне, на старой кровати красного дерева, которая была даже старше, чем сама обитель всех Уэйтов.

Я был дома.

Но это было невозможно.

Я моргнул.

Все ещё дома.

Это был сон? Я отчаянно надеялся, что это так. Может, это то, как было каждое утро на протяжении первых шести месяцев после того, как умерла моя мама?

Пожалуйста, пусть это будет сон.

Я опустил руку и стал обшаривать пыль под кроватью. Нащупав знакомую стопку книг, вытащил одну наугад.

"Одиссея". Один из моих любимых комиксов, хотя я был практически уверен, что "Мэд Комикс" несколько отошел от сюжета, написанного Гомером.

Поколебавшись, я вытащил еще одну книгу. "На дороге" Джека Керуака. Это казалось бесспорным доказательством, и я перевернулся на бок так, чтобы увидеть бледное квадратное пятно на стене, где раньше - происходило ли все это в действительности? - висела потрепанная карта, на которой зеленым маркером я отмечал места из моих любимых книг, куда мне хотелось бы поехать.

Отлично, это моя комната.

Старинные часы на прикроватной тумбочке, похоже, сломались, но все остальное выглядело по-прежнему. Должно быть, сегодня был теплый день, для января. Свет, льющийся из окна, казался неестественным: словно я очутился в одном из никудышных сценариев Линка для клипа "Святых Роллеров". Не считая киношного освещения, комната выглядела в точности такой же, какой я её оставил. Подобно книгам под кроватью, обувные коробки, в которых заключалась история всей моей жизни, по-прежнему были расставлены вдоль стен. Здесь было все, что должно было быть. По крайней мере, мне так казалось.

Не хватало только Лены.

Ли? Ты здесь?

Я не чувствовал её. Я ничего не чувствовал.

Я посмотрел на свои руки. Они были в порядке. Никаких синяков. Я посмотрел на свою футболку - простую и белую. Никакой крови.

Никаких дыр - ни на моих джинсах, ни на моем теле.

Я зашел в ванную и посмотрел в зеркало над раковиной. Там был я. Все тот же Итан Уэйт.

Я все еще смотрел на свое отражение, когда услышал шум снизу.

Амма?

Сердце в груди бешено колотилось, что было довольно забавно, если учесть тот факт, что я не был уверен, билось ли оно вообще после пробуждения. Так или иначе, снизу, из кухни, до меня доносились знакомые домашние звуки. Половицы поскрипывали в то время, как кто-то шагал туда-сюда от шкафов к плите, а затем к старому кухонному столу. Кто-то был занят привычными утренними хлопотами.

Если это было утро.

Снизу до меня донесся запах нашей старой сковородки, разогревавшейся на плите.

- Амма? Это не бекон, не так ли?

Голос был четким и спокойным:

- Милый, думаю, ты знаешь, что я готовлю. Есть только одно блюдо, которое я умею готовить. Если это можно так назвать.

Этот голос.

Он был таким родным.

- Итан? Как долго ты собираешься заставлять меня ждать, прежде чем позволишь обнять тебя? Это и так было слишком долго, дорогой.

Я не понимал слов. Я не слышал ничего, кроме голоса. Я слышал его и раньше, не так давно, но таким - никогда. Таким громким и четким, и полным жизни, как если бы она была внизу.

Какой она была.

Слова звучали словно музыка. Они развеяли все страдания и волнения.

- Мам? Мама!

Я помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, прежде, чем она успела ответить.

Она была там, стоя на кухне босыми ногами, её волосы такие какими, я их помнил, половина собрана, половина уже выбилась из прически. Хрустящая, белая рубашка - такая, что мой отец называл её "униформа" - была ещё покрыта красками или чернилами от её последнего проекта. Её джинсы были подвернуты к лодыжкам, как всегда, был ли это стиль. Моя мама никогда не заботилась об одежде, так что. В одной руке она держала нашу старую, черную, чугунную сковородку наполненную зелёными помидорами, и книгой в другой. Она, вероятно, была занята приготовлением пищи, хотя и читала, не отрываясь. Напевая часть какой-то песни, которая, как я понял, была старой, вероятно, я даже никогда её не слышал.

Это была моя мама. Она выглядела точно также.

Может быть, я был единственным, кто изменился.

Я шагнул ближе, она повернулась ко мне, бросив книгу. " Это ты, мой милый мальчик."