Ирина Якимова - Ex ungue leonem - по когтю льва

— Туман… Он уходит, — сказала Солен.

Да, туман таял. Солнечным лучам удалось взять верх над тенью. Рассыпались пылью чёрные ленты, мгла стала серой, предрассветной. Весь мир затих, наблюдая второй за день рассвет. Вот лик солнца очистился от остатков тени, оно засияло, а тумана уже не было. Он исчез, и уже казалось, что такого в этом светлом мире просто не могло быть.

Тело Макты источалось по мере того, как таял туман. Скоро стало казаться, это просто странная тень падает на Ульрика, застывшего посреди Пустоши. Потом и эта тень исчезла.

Ульрик очнулся, от того, что кто-то осторожно трогал его за плечо. Он обернулся. Это была Лира.

— Макты нет, а ты жив, — она улыбнулась, — Тут и сказке конец…

Ульрик, ещё не веря, тихонько вздохнул. Грудь сильно саднило, но он чувствовал себя вполне живым.

— Я думал, Арденс уйдёт вместе с Мактой…

— Арденс и ушёл, — Лира улыбнулась и повернулась к герцогине Реддо. — Остался Избранный!

Последняя битва с вампирами стоила жизней многим охотникам. Днём Лира видела, как оплакивали Алекса — того охотника, что так не хотел пускать её, предательницу, в туман Макты. Но Солен была жива, и Гесси с супругой повезло. А Винсент очнулся сразу после того, как доктор охотников покачал головой и заявил, что этот «уже не очнётся».

Лира видела, как умерла вампирша, заслнившая собой Доната от удара Владыки. Это была знакомая ей Кларисса-пророчица. Исчезновение Макты исцелило её от проклятия, как и всех вампиров, но убили раны, нанесённые Дэви. Она умирала долго, Лира хотела подойти к ней и попросить пророчество для себя, ей важно было услышать от этой дамы, что она более «не инструмент», но последнее пророчество Клары Лимен досталось Донату. Мальчик никому не пожелал пересказывать, что услышал от Пророчицы. Одна Лира заметила, как изменилось его лицо после слов вампирши: в эти мгновения он окончательно и бесповоротно повзрослел. И тогда в его тёмных загадочных глазах голосу Бездны впервые померещился Дэви…

Потом и охотники, и исцелённые покинули место сражения. День клонился к закату, а Ульрик и Лира всё ещё оставались на Пустоши. Они сидела на остатках крепостной стены и болтали ногами как дети, любуясь зрелищем. Серое небо мягко серебрилось, стаи золотых искорок пробегали по сухой траве от порывов ветра. Чёрный туман ушёл навсегда — и мир всё не мог в это поверить. Вокруг было тихо, птицы и звери не спешили возвращаться на Пустошь. Завтра здесь всё запоёт, заголосит, славя новый мир без вампиров. Но сейчас все ещё слишком оглушены произошедшим.

Уши заложило, голова кружится — будто лёгкая контузия. Или голос Бездны просто неприспособлен к существованию в новом мире, где для carere morte закрыта дверь? Лира то и дело встряхивала головой, надеясь проснуться в старой привычной темной цитадели бессмертных. Но она только убеждалась, что… уже проснулась. А мир вампиров остался там, во сне, и воспоминание о нём таяло с каждым мгновением. Раньше все мысли и чувства Лиры были обращены к прекрасноликой, но холодной Госпоже, а теперь сочный, тёплый материальный мир наваливался со всех сторон, и глашатай Бездны понимала: в следующие годы она будет с восторгом открывать для себя его и только его.

— Я — Избранный! Не может быть! — в сотый раз повторил Ульрик. Лира обернулась к мужу.

— И не просто Избранный, а правильный Избранный. Тот, который до последнего мгновения не знал о своём Даре и пришёл к Старейшему с чистой душой, чтобы пожертвовать лишённому жизни свою жизнь. Такого Избранного ждал Макта, такого Избранного дал ему Латэ.

Она рассказала ему о встрече с Нефандусом, и, кажется, смогла убедить. Ульрик нахмурился.

— М-да, — он запнулся. — Чудная встреча! Что ж, если я Избранный, тогда я понимаю, чем была моя боль. Так последнему Избранному было дано ощущать реальность с carere morte…

Лира с тревогой взглянула на него:

— Сейчас тебе не больно?

— Нет, — он робко улыбнулся. — Так непривычно без этой боли!

— Как и миру вокруг — без проклятия…

— Послушай, я не могу понять: если Дар вернулся к Макте, во мне по-прежнему грязная кровь Арденса?

— Я думаю, эту грязь и выпил Макта. А тебе оставил свою жизнь — Дар, — прошептала Лира. Она подняла лицо к небу, закрыла глаза и кожей век почувствовала мягкое тепло заходящего солнца.

— Там, в чёрном тумане, ты сказал мне страшные слова, сказал, что не любишь меня. Это был ты? Я подумала, может, это была кукла Нефандуса? Он хотел, чтобы я отдала ему склянку с зельем, а заставить меня расстаться с этим сокровищем можно было, пожалуй, только так.