Сергей Радин: Путы для дракона

— Да разве такой хиляк, как мой муж!.. — Ангелина резко выстрелила рукой в сторону Леона, и продавец послушно повернул голову.

Она продолжала, давя на горло, обличать мужа, но продавец вроде не слышал её больше. Он продолжал смотреть в зеркало — в глаза Леона. Леон смущённо пожал плечами, снова виновато улыбнулся и двинулся дальше. Он вообще‑то ожидал, что старший продавец проявит хоть толику мужской солидарности: подмигнёт или кивнёт. Нет… Поверил Ангелине? Леон и рад бы прийти в магазин в одиночестве, но именно сегодня хотелось вместе посмотреть на старину, поиграть в «вот это нравится, а это — нет, а вот это возьмём — и купим».

Лысый щёлкнул пальцами, прошептал что‑то подбежавшему младшему продавцу. Его помощник быстро заставил Ангелину забыть о раздражении: он выложил на демонстрационный стенд богато декорированные и инкрустированные шкатулки. Ангелина всплеснула руками и намертво приклеилась к прелестным безделушкам.

Удачная попытка продавцов перевести внимание его жены на товары прошла мимо Леона. Он блаженствовал, разглядывая не столько мебель, сколько медовый свет на ней — устроители магазина позаботились, чтобы место у широченных окон пустовало и солнце беспрепятственно могло обрисовать и высветить каждый предмет. Сейчас Леон стоял возле кресла, нежно касаясь пальцами его несколько вычурной, но в солнечных лучах вполне изысканной спинки. Голос жены давно замолк, и он, отметив этот факт краешком сознания, машинально решил, что его заглушил мебельный ряд.

Кто‑то вежливо дотронулся до его локтя.

— Присядем? — предложил лысый, подбородком указывая на кресло, резьбу которого Леон гладил, и на его пару напротив.

— А можно? — Леон счастливо улыбнулся и осел в кресле, чувствуя, как расслабляются мышцы, а мягкое упругое ложе ощутимо подстраивается под него.

Лысый наблюдал за ним. Леон — видел. Но сейчас ему было всё равно. Возможно, купить он ничего не купит, но насладиться — пусть временно! — комфортом и уютом, безобидной страстью к старине обязательно должен.

— Вам нравятся старые вещи?

— Очень! Но только… как бы это сказать? Я не стремлюсь быть знатоком. Не смогу отличить время, автора, стиль. Я как тот обжора, который не знает, из чего и как сделано то или иное блюдо. Но поедать его будет с наслаждением.

— Леонид Андреевич, вы… вы не помните меня?

Напряжённое внимание лысого Леон заметил лишь после паузы, в течение которой он нехотя переключился с желанной темы на совершенно постороннюю.

Осознав вопрос, он не стал искать в лице собеседника знакомые черты. Снова неловкость, но полегче. Неловкость уже не для него самого, а для спросившего. Поэтому Леон поспешил смягчить ситуацию и добродушно сказал:

— Жена в состоянии раздражения любому собеседнику рассказывает обо мне всю подноготную. И никогда не забудет упомянуть, что я постепенно теряю память.

— А моё профессиональное свойство — не слышать, когда дамы позволяют себе поболтать о постороннем, — поняв, куда клонит Леон, улыбнулся лысый. — Надеюсь, я не обидел вас этим?

— Она… — начал было Леон и осёкся. — Впрочем, это неинтересно.

— Меня зовут Фёдор Ильич, и, поверьте, я живо заинтересован во всех изменениях, которые касаются непосредственно вас.

Леон с самого начала подпал под вкрадчивое обаяние Фёдора Ильича, под очарование его неспешного, чуть старомодного говорка. А может, действовало окружение изысканной мебели: уголок, где они сидели, представлял собой часть апартаментов в старинном загородном доме, каким его многие представляют по фильмам.

— Моя жена…

— Юноша задержит её примерно на полчаса. Времени достаточно, чтобы вы хоть в какой‑то мере прояснили для меня ситуацию. Итак, вы говорите, у вас амнезия.

— Отнюдь. — Лысый Фёдор Ильич назвал его по имени–отчеству, поэтому Леон решил, что может быть с этим человеком откровенным. — Врачи называют это несколько иначе. Мой шурин шутит, что я человек с тёмным прошлым. Когда я думаю о событиях годичной давности, я ощущаю лишь темноту. Для меня реальность — последние три–четыре месяца. И — болезнь прогрессирует. Думаю, я вскоре, как герой одного фильма, уже с утра не буду помнить, кто я и что собой представляю. А вы? Мы работали вместе?

— Мы были коллегами одного ведомства. Кабинеты разные.

Фёдор Ильич обронил ответ и надолго замолчал. Леона его немногословие удивило. Со знакомыми из прошлого (к сожалению, прошлого позднего) он встречался раза два–три. Узнав о потере памяти, эти знакомцы обычно вываливали на него лавину информации, считая своим долгом расшевелить засыпающую память Леона. А Фёдор Ильич вопросы задавал скупо, а уж о себе…