Инна Юсупова - Поцелуй принцессы - и вся Империя в придачу

Вот один из лучей проник на маленькую прогалину, вытоптанную среди высоких стеблей источающей горьковатый аромат степной травы, где крепко спали в изнеможении упавшие здесь накануне мужчина и женщина. Он скользнул по их невероятно грязной одежде, усталым испачканным лицам, единственной чудом уцелевшей котомке и на миг задержался на растрёпанной светловолосой женской голове, которая на ней покоилась, — чтобы приласкать её с той нежностью, на которую способен лишь солнечный свет.

Вскоре теплое прикосновение луча заставило Лэйсу пробудиться. Приоткрыв на мгновение глаза, она тут же их зажмурила, не в силах выносить слишком яркий для них свет, и еще некоторое время лежала, пребывая в полудреме: опустив веки и наслаждаясь давно забытой радостью — греться на солнышке…

Окончательно её разбудил тихий стон, раздавшийся рядом. Резко смахнув остатки сна, молодая женщина приподнялась на локте, с тревогой глядя на лежавшего рядом мужчину.

…Мартьену снился дядька Гьеф. Старик спрашивал, куда это Мартьен, лоботряс и бездельник, подевал его лампу, — а молодой человек во сне никак не мог этого вспомнить и, как бывало в далеком детстве, отчаянно смущаясь, что-то невнятно бормотал в свое оправдание…

— А ведь ей цены не было! Со старых времен осталась, я ее здесь нашел… Еле разобрался, в чем там хитрость… А ты ее взял, да и потерял! — сокрушался старый рудокоп, повторяя историю, которую так любил вспоминать. — Вот и доверяй тебе что, раздолбаю…

— Прости меня, дядя Гьеф!..

Он неожиданно проснулся — и обнаружил, что Лэйса осторожно гладит его по голове, тихо шепча что-то успокаивающее.

— Ты стонал во сне и метался, — проговорила она, смущенно убирая руки. — Приснилось плохое, да?

— Старый Гьеф ругал меня за потерю своей лампы, — грустно улыбнулся в ответ молодой человек. — Называл раздолбаем… Наверное, так оно и есть.

Мартьен все еще никак не мог свыкнуться с мыслью, что старик, всегда бывший ему почти как родной дедушка, — мёртв, и уже никогда не произнесёт со своей неповторимой интонацией: "Эх, Март, шалопай…" Трудно было себе представить, что Гьеф, всегда находящий для всех слова поддержки или утешения, к которому все члены большой подземной "семьи" всегда прибегали за помощью в трудную минуту; что этот мудрый старец, проживший долгую жизнь и помнивший сотни разных историй, веселых и грустных; что этот добрый человек, бывший ему старшим другом и учителем, сейчас лежит в Зале Мёртвых, такой далёкий от всех бед и горестей, земных и подземных, и тело его давно уже окоченело…

Они помолчали, вспоминая старика. Лэйса знала его совсем недолго, но его смерть тоже показалась ей ужасной ошибкой, непоправимым, до боли печальным событием.

Наконец Мартьен отвлекся от своих невеселых мыслей. Солнце, светившее над его головой, и бескрайнее море шуршащей от лёгкого дыхания тёплого ветерка травы упрямо напоминали, что жизнь продолжается, и что она — прекрасна, хотя и так коротка… Его взгляд упал на лежавшую рядом с ним замызганную, похудевшую, но всё равно такую дорогую ему женщину. Он был жив, и она тоже, — и это можно было считать счастьем…

Мартьен протянул руки и обнял свою спутницу. В ответ она прижалась к нему изо всех сил. Их губы встретились, и поцелуй стал таким же естественным, как вздох. Жизнь торжествовала свою победу над смертью, и чудесно спасшиеся мужчина и женщина сейчас торжествовали вместе с ней, радостно подчиняясь властному зову природы…

Некоторое время они вообще не могли ни о чем думать, полностью поглощенные друг другом. Обострённые пережитой опасностью чувства захлёстывали их, даря необыкновенные ощущения, близкие к абсолютному счастью…

Наконец Лэйса словно бы пришла в себя. В её мозгу молнией сверкнула мысль о муже и о собственном статусе. Измена почиталась древними законами Альдэ, в которых она была воспитана, тягчайшим преступлением, а титул альдийской принцессы обязывал её ставить интересы государства превыше собственных чувств. И хотя всё пережитое за последние дни, казалось бы, должно было отодвинуть любые условности на задний план, жизненные принципы, впитанные с материнским молоком, были по-прежнему крепки и продолжали удерживать Лэйсу в своих тисках.

Мартьен был достаточно чутким и внимательным любовником, чтобы сразу заметить, что молодая женщина вдруг напряглась и замерла в его объятиях, — словно бы вдруг вспомнив что-то важное. Он тоже замер и с тревогой заглянул ей в лицо, отметив, что её глаза были в отчаянии зажмурены…