Варвара Лунная - Эйта

Эйта растерянно замерла. Она не знала как реагировать на новое предложение гостя, но потом решила что если она примет угощение, не всё, а чуточку, то это её ни к чему не обяжет. И вообще, совсем не плохо иметь в городе человека, который к ней хорошо относится. Девушка достала с полки две миски и налила в кувшин воды. Потом, подумав немного, она достала квас, что Улеб принёс.

— Так, — Егор довольно потёр ладони. — Прошу к столу.

Ели молча. Эйта очень старалась брать по чуть–чуть, но получалось плохо. Егор привёз сало, курочку тушёную с картошечкой, капусты квашеной, колечко домашней колбасы, а главное — хлеба, свежего, видать только накануне испечённого. А ещё молока кувшин, и сметанки немножко, и каши горшочек. И как только довёз всё, не перемешав и не рассыпав.

— Угощайся, — Егор старательно подкладывал Эйте дополнительные куски, хотя и сам ел.

— Расскажи мне про своего князя, — попросила девушка с набитым ртом.

— Да что ж про него рассказать, — Егор задумался. — Князь, он хороший. Справедливый.

— А что с роднёй не поделил?

— И это знаешь? — удивился дружинник. — Откуда?

— Сорока на хвосте принесла.

— Ну сорока так сорока, — кивнул Егор. — Князь Еремей средний сын князя Боголюба. Старый князь сам его своим приёмником назначил, но когда помер, старший сын его, Стрига, решил волю отца нарушить.

— М, — кивнула Эйта, вздохнула, посмотрела на котелок с кашей и позволила Егору положить себе ещё несколько ложек.

Егор рассказывал про то, как едва не произошло братоубийства, но при этом не забывал подкладывать Эйте то одно, то другое. Сердце у него сжималось от жалости, эка бедняжка оголодала.

— Ты сам ешь, — велела Эйта, останавливая очередную ложку на пути к своей тарелке.

— Да, чего это я, правда, — Егор широко улыбнулся. — Вкусная курочка, да?

— Да, хозяйке спасибо передай, — кивнула Эйта. — Ты остановился на том, что Еремей решил из отцовского дома уйти.

— Угу. Решил и ушёл. Мы с ним пошли, потом что именно он наш князь.

— Все ушли?

— Не все, — Егор помрачнел. — Дружина разделилась. Но с нами всё равно больше ушло, чем осталось.

— Значит любят Еремея люди?

— Любят, — кивнул мужчина. — Князь наш хороший.

— Это я уже слышала, — девушка облизала ложку. — Мёд будешь?

— С чайком буду.

Пока Эйта доставала мёд и наливала чай, Егор осматривался. Домик у колдуньи был очень старый и требовал ремонта. Правда, кое–где, видать совсем недавно, что‑то правили.

— Вот, — Эйта поставила на стол мёд в горшочке.

— М, — вкусный какой, — Егор старательно облизывал ложку. — Это кто ж тебя таким чудом угостил?

— Сама собирала, — довольно улыбнулась Эйта. — В лесу тоже пчёлы водятся.

— Дикие? Ну ты отчаянная. Я помнится, как‑то в детстве решил попробовать дикий медок, — мужчина поморщился от воспоминаний. — На всю жизнь хватило. Я потом мёд вообще несколько лет есть не мог.

Эйта рассмеялась, но Егор не обиделся, теперь ему и самому смешно было, а вот тогда, когда дикие пчёлы его чуть ли не до смерти закусали, было не до смеха.

— А ты почему так далеко от людей забралась? — поинтересовался дружинник. — Обидел кто?

— Обидел, — эхом произнесла Эйта и грустно усмехнулась. — Вышло так, — вздохнула она. — Я особо и не выбирала.

— Ну а теперь?

— А что теперь? — не поняла девушка.

— Теперь что выбора тоже нет? Тебя тут, в лесу, что‑то держит?

— Держит, — повторила Эйта и снова усмехнулась. — Это мой дом, другого у меня нету.

— А родных тоже нет?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Тяжело одной, — сочувственно сказал Егор. — Я вот тоже один. Батя погиб, а мамки своей я не знал никогда.

— Это как? — уточнила Эйта. — В родах померла?

— Нет. Вернее, я не знаю, — Егор вздохнул. — Меня отец один на ноги подымал, а про то, где мать, никогда не сказывал и обещался выпороть, если настаивать сильно буду.

— И ты не настаивал?

— Попробовал как‑то, — мужчина вздохнул и потёр поясницу.

— Выпорол, — догадалась девушка.

— Да, — Егорка снова вздохнул. — У бати слова с делом не расходились.

В доме воцарилась тишина, каждый вспоминал свою семью. Эйта своих помнила плохо. Она чаще вспоминала запах дома, его ощущение. Мать тоже больше по запаху вспоминалась. Аромат домашних щей чётко ассоциировался с матушкой, помнила Эйта и её ласковые руки, глядящие её по голове, а вот лицо в воспоминаниях и снах постепенно стиралось. Отец тоже в памяти всплывал урывками. Вот его нарядная синяя рубаха, он слезает с телеги, из города вернувшись, маленькая Добронега пытается протолкнуться поближе, но более сильные братья её отталкивают. Она начинает реветь, а батя, раздав шутливые подзатыльники мальчишкам, берёт её на руки. А у него борода щекотучая. Вот у дядьки Втора борода колюча была, а у отца мягкая. И пахло от отца так…, — девушка не находила определения. — Только у него был такой запах. Родной. Любимый. Успокаивающий. Воспоминания навалились и мелькали одно за другим. Сначала родители и братья, живые, а потом мёртвые. Эйта вздрогнула всем телом и вскочила на ноги.