Дэвид Геммел - Сердце Ворона

— Не говори так. Даже в шутку. Кэлина никто не видел. Когда я отводил быка Пинансу, мальчик оставался в лесу. — Он шагнул к женщине. — А теперь скажи-ка мне правду. Ты сердишься на меня за то, что я увел быка, или за то, что принес в твой дом больную?

Мэв посмотрела на него, как на сумасшедшего:

— Неужели ты такого мнения обо мне? То, что ты принес ее сюда, делает тебе честь. Нет, я сержусь из-за твоей непроходимой глупости. — Она вздохнула. — Дело ведь не только в быке, Гримо. По-моему, ты хочешь умереть. Не стану притворяться, что понимаю это, но тебя так и тянет плюнуть в глаз дьяволу. Если бы я только знала, что ты задумал увести быка из загона Мойдарта, ни за что бы не позволила Кэлину идти с тобой. Все скотовладельцы знают, что какая-то часть стада теряется. И почти все мирятся с таким положением. Но только не Мойдарт. Он не успокоится, пока не найдет воров и не повесит их. Больше Кэлин с тобой не пойдет. Понятно?

— Послушай, Мэв. Через год он станет мужчиной. Ему никто не запретит сделать собственный выбор.

— Да, через год Кэлин будет все решать сам. Но до тех пор никаких совместных предприятий. Поклянись мне в этом.

Гримо сдвинул черную повязку и потер шрамы на пустой глазнице.

— Никак не проходит. Веришь?

Мэв осталась непреклонной.

— Поклянись.

— Ладно, женщина, пусть будет по-твоему, — бросил он. — Никаких вылазок, пока он не станет мужчиной.

Только не удивляйся, если потом у него ничего не получится, и ты пристроишь его куда-нибудь пресмыкаться перед варлийцами.

Она шагнула к нему, обжигая гневным взглядом. Но голос остался спокойным и сдержанным.

— А чему ты его научишь, Жэм Гримо? Портить воздух, набравшись эля? Ломать кости незнакомым людям? Прятаться в зарослях вереска, когда другие выращивают хлеб или пасут скот? Где твой дом, Жэм? Где твоя жена? Где твои дети? Их нет. У тебя никого нет. Кто ты такой? — Мэв подошла еще ближе, почти вплотную. — Ты — зернышко на ветру, Ты не можешь обустроиться, не умеешь меняться, не умеешь расти. Когда ты умрешь, Жэм Гримо, никто и не вспомнит, что ты был. От тебя не останется и следа. Твои песни забудутся через пару лет. Пресмыкаться перед варлийцами, говоришь? А сколько времени им понадобилось бы, чтобы победить нас, если бы все мужчины были такими, как ты? Одно поколение, Жэм. Потом всех нас не стало бы.

Она повернулась, подошла к буфету и поставила на место кувшин с молоком.

— Может, так было бы и лучше, — тихо сказал он. — Когда-то мы были волками, а стали собачками на услужении у варлийцев. Посмотри на себя, Мэв. Ты умная и способная. Да, еще и богатая. Но ты носишь старые платья, а Кэлин бегает в драной рубашке. А почему? Потому что мы не можем позволить себе блистать перед ними. Они готовы примириться с тем, что кто-то из горцев разбогател, но только при условии, что он не высовывается, не выделяется. Не учи меня, женщина. И не упрекай в том, что у меня нет жены и детей. Ты забыла мою жену и двух сыновей? Солдаты убили ее и утопили детей. А теперь скажи мне, Мэв, где твои сыновья? Что ты оставишь будущему нашего племени?

— Мужчина, которого я любила, умер, — сказала она. — И тебе это известно.

— Да, он умер. Но ведь ты предпочла уйти в себя и превратилась в старую каргу.

Мэв Ринг резко повернулась и быстро пересекла комнату. Рука взлетела… Жэм даже не попытался уклониться или остановить женщину. Пощечина получилась звонкая.

— Ну что ж, девочка, немного огоньку в тебе еще осталось, — сказал он.

И вышел из кухни.

Арлебан Ахбайн сидел у кровати матери. То, что он видел, пугало его. Глаза у Шулы ввалились, кожа на скулах натянулась, дыхание стало неглубоким и частым. На правой щеке большой синяк, губы разбиты. Банни не мог понять, почему Морин и другие женщины так ополчились против его матери, но, впрочем, он никогда не понимал, почему его дразнят и мучают как свои, так и варлийские подростки. Правда, ему не раз говорили об этом, но Банни не хватало понимания. Его мать влюбилась в горца. Союзы между варлийцами и паннонами не считались чем-то незаконным, но случались крайне редко, а в результате страдали обе стороны. Клан повернулся спиной к его отцу, а горожане, по большей части варлийцы, сторонились его матери. Но даже и в таких обстоятельствах их любовь выстояла несколько лет.

Тем не менее неослабевающая ненависть год за годом размывала чувство. Банни было семь лет, когда отец ушел из дома и уже не вернулся. Он отправился далеко на север, туда, где никто не знал о том, какая кровь течет в жилах его жены. Уходя, отец пообещал, что вернется за ними, когда освоится на новом месте. С тех пор о нем никто не слышал.