Дэвид Геммел - Белый Волк

Скилганнон схватился за мечи, и тут из леса внизу показалась одетая в черное фигура — мужчина могучего сложения в кожаном колете с серебряными накладками на плечах. На голове черный шлем, тоже украшенный серебром, в руке боевой топор с двумя острыми лезвиями, Всадники заметили его, развернулись и атаковали. Воин, не пытаясь увернуться от нацеленной в него пики, бежал прямо на скачущего галопом коня. Вскинув руки, он заорал во всю глотку, и напуганный конь свернул в сторону. Топор обрушился на грудь всадника и вышиб его из седла. Воин отскочил от пики другого кавалериста и рубанул по шее его коня. Скакун бессознательно взвился на дыбы и упал, а окровавленный топор раздробил шлем и череп всадника.

— Вот это боец, клянусь небом! — произнес Скилганнон и направил своего коня вниз по склону. Воина теперь атаковали двое человек с саблями. Последний копейщик держался позади, выжидая, но дождаться своего случая ему так и не удалось. Услышав топот коня Скилганнона, он повернулся в ту сторону. Скилганнон проскакал слева от него, и золотой Меч Дня рассек солдату шею. Тот еще не успел упасть, а Скилганнон уже обрушился на двоих сабельщиков.

Воин, однако, не нуждался в его помощи. Один конь рухнул, а воин, перескочив через него, внезапно метнул свой топор в другого всадника. Стальные крылья лезвий вонзились в грудь и размозжили кости. В живых остался только солдат, которому упавший конь придавил левую ногу.

Воин, не обращая на него внимания, вытащил свое оружие из груди убитого и поднял глаза на Скилганнона. Обильные серебряные нити в его черной бороде доказывали, что он уже немолод, глаза цвета зимнего неба смотрели холодно. Он бросил взгляд на солдата, убитого Скилганноном, но ничего не сказал.

Последний кавалерист выбрался из-под коня и встал на ноги с саблей в руке.

— У тебя остался еще один враг, — заметил Скилганнон. Воин обернулся, н солдат, побледнев, сделал шаг назад.

— Уноси ноги, паренек, — низким холодным голосом молвил воин. — И вспомни про меня, когда тебе снова вздумается убивать женщин и детей.

Солдат недоверчиво заморгал, но воин уже отвернулся и пошел туда, где стояли, застыв в ужасе, четверо ребятишек. Топор лежал у него поперек плеч.

— Пошли-ка, — с неожиданной мягкостью сказал он, подхватил на руки маленькую девочку и направился к лесу. — Пошли, — повторил он, и трое детишек потянулись за ним.

Уцелевший кавалерист сел на оставшуюся без седока лошадь и рысью затрусил прочь.

Брейган и Рабалин съехали со склона.

— Глазам не верю, — сказал Рабалин. — Он убил четверых!

В это время из леса выбежали женщины с ножами в руках.

— Они нападают! — завопил Брейган, и его конь, всполошенный криком, заплясал. Послушник уцепился за седло.

— Они голодные, дурень, — сказал ему Скилганнон, успокоив коня. — И бегут за мясом.

— За мясом?

— Ну да, за кониной. Давайте свернем в лес, враг того и гляди вернется.

Проехав по лесу еще полмили, они сделали привал. Вокруг разводили свои костры беженцы. У женщин был изможденный вид, дети вели себя неестественно тихо. Скилганнон остановился немного в стороне от них. Брейган, покопавшись в мешке, извлек сухари, но Скилганнон сказал;

— Положи их обратно и дай мешок мне.

— Я есть хочу, — проворчал послушник.

— Больше, чем они? — кивнул на беженцев Скилганнон.

— У нас и без того мало осталось.

— Мы всего в паре дней от твоего собора, монашек, — вздохнул Скилганнон. — Неужто твоя вера так быстро иссякла? Давай сюда мешок.

— Прости меня, брат Лантерн, — сокрушенно ответил Брейган. — Ты, конечно же, прав. Не столь уж суровые лишения — заставили меня забыть, кто я такой. Я сам охотно отнесу им еду. — Он встал и пошел с мешком к ближайшей семье беженцев.

— Расседлать лошадей? — спросил Рабалин.

— Да. Почисти их, а потом оседлай снова. Вдруг нам понадобится поскорее убраться отсюда?

— Брейган — хороший человек, — заметил мальчик.

— Знаю. Я сержусь не на него.

— На кого же тогда?

— Резонный вопрос, — неожиданно улыбнулся Скилганнон. — Я потерпел неудачу на желанном для меня поприще и слишком преуспел на том, которое ненавидел. Женщина, любившая меня всем сердцем, умерла. Та, которую я сам люблю всем сердцем, хочет, чтобы умер я. Мне принадлежат два дворца и столько земель, что за неделю не объедешь, а я, голодный и усталый, собираюсь заночевать в мокром лесу. С чего бы мне, в самом деле, сердиться?

День уже угасал. Скилганнон, потрепав Рабалина по плечу, зашагал прочь, и мальчик спросил: