Дэвид Геммел - Белый Волк

Два года, прошедшие с тех пор, как он получил в дар мечи, служили этому подтверждением. Ни один недруг не мог устоять перед ним. Города, удерживаемые вентрийцами, уступали его победоносному натиску, а то и вовсе сдавались без боя. Власть Джианы крепла, но и сама она понемногу становилась другой. Между ними возникло охлаждение. Она брала себе любовников, людей сильных и влиятельных, и отшвыривала их прочь, использовав до конца. Последним был несчастный недоумок Дамалон — он бегал за ней, как собачонка, выпрашивая объедки.

В ту последнею ночь, после резни в Пераполисе, она отослала Дамалона прочь и приняла Скилганнона в своем походном шатре. Он пришел к ней, залитый кровью убитых, а Джиана встретила его, одетая в белый шелк, с косами, перевитыми серебряной нитью.

— Вы могли бы помыться, прежде, чем являться ко мне, генерал, — надменно проронила она.

— Даже морской вал не смыл бы с меня эту кровь. Она останется на мне до конца моих дней.

— Могучий Скилганнон дал слабину?

— Это было злое дело, Джиана. Злое. Младенцам разбивали головы о стену, детям вспарывали животы. Какая победа может это оправдать?

— Моя, — отрезала она. — Мои враги перебиты, и дети их тоже. Теперь мы можем двигаться дальше, не опасаясь мести.

— Как я понял, солдаты тебе больше не нужны. Поэтому я, с твоего позволения, вернусь домой и сделаю все, чтобы забыть этот страшный день.

— Да, ступай к своей Дайне, — холодно ответила она. — Отдохни несколько недель и возвращайся на службу. Хорошие солдаты всегда нужны. Города мы отвоевали, но я хочу восстановить государство в прежних границах, существовавших при жизни моего отца.

— Иными словами, вторгнуться в Матапеш и Кадию?

— Не теперь, но скоро. А после придет черед Датии и Доспилиса.

— Что случилось с тобой, Джиана? В свое время мы рассуждали о мире, справедливости и свободе. И не только рассуждали, но и боролись за них. Имперские планы Горбена и прочих завоевателей вызывали у нас презрение:

— Я была тогда сущим ребенком. Теперь я выросла. Глупые мечты позволительны детям, я же имею дело с действительностью. Мои сторонники будут вознаграждены, моих противников ожидает смерть. Ты больше не любишь меня, Олек?

— Я всегда буду любить тебя, Сашан, — просто ответил он.

Ее лицо смягчилось, и он снова увидел перед собой девочку, которую спас е Делианском лесу. Но мгновение миновало, и ее темные глаза сузились, выдерживая его взгляд.

— Не пытайся бросить меня, Олек. Я тебе не позволю. …Отрешившись от прошлого, Скилганнон лег на свою узкую кровать, уснул и увидел во сне Белого Волка.

Утренняя заря окрасила небо золотом. Редкие облака пылали, густо-красные у основания и угольно-черные наверху. Кетелин, стоя на башне, впитывал красоту восхода всем своим существом. Утренний воздух наполнял грудь сладостью. Кетелин закрыл глаза, стараясь унять дрожь в руках.

Он не испытывал недостатка в вере, но умирать не хотел. Далекий город казался спокойным, несмотря на дым от ночного пожара. Но этот покой обманчив. Скоро толпа, как гневное море из его сна, хлынет к монастырю.

Кетелин был стар, и ему уже доводилось видеть события такого рода. Все они происходят по единому образцу. Люди в толпе сначала будут просто стоять, ожидая, что дальше, словно охотничьи собаки на невидимых сворках. Потом заводилы, немногочисленные, как всегда, сделают свое дело. Саорки порвутся, и стая ринется вперед. При мысли об этом Кетелин испытал новый приступ страха.

Главным у них будет Рассив Каликан. Кетелин стремился любить всех людей, даже самых жестоких и мелочных, но, Рассива полюбить затруднялся — не потому, что он нес в себе зло, а из-за его внутренней пустоты. Кетелин мог лишь жалеть этого человека, не имеющего никаких духовных ценностей и снедаемого мыслями о себе самом. Рассив, однако, слишком хитер, чтобы возглавить толпу. Он, замышляя убийство, не перестает думать о будущем — он должен доказать, что руки его чисты. Впереди пойдут злобный Антоль и его негодная жена Марджа. Кетелин, вздрогнув, укорил себя за эти бранные слова, произнесенные мысленно. Марджа долгие годы посещала церковь, помогала готовить церемонии и собирала пожертвования. Себя она считала праведницей, но все ее разговоры сводились к осуждению других. «Эта мелликанка завела шашни с купцом Каллианом, святой отец. Не надо бы допускать ее на наши службы. А слышали вы, что сделала из вечернего песнопения эта прачка, Атала? Ни единой ноты не может спеть верно. Вы бы попросили ее воздержаться от пения».