Дэвид Геммел - Волк среди теней

То, что прежде было Руфью Уэлби, воспарило в ночь, будто светящееся облако, разлилось в воздухе, унеслось с ночными ветрами.

Некоторое время Руфь старалась сохранить ощущение своей личности внутри облака, стремилась подчинить темную силу Камней, восстановить гармонию внутри своей силы.

Наконец она приблизилась к войску исчадий, готовящемуся к последней атаке на защитников Долины Родников. Тогда она предалась бесконечности и дождем золотого света пролилась на Долину.

Аваал, генерал исчадий, сидел на травянистом гребне холма и угрюмо смотрел на проход в Долину Родников, а у подножия холма его войско выстраивалось в боевой порядок. Уже два дня оборона ослабевала — у Кейда и его людей патроны были на исходе. Накануне исчадия почти прорвались в Долину, но Кейд воодушевил своих, и воины Аваала были отброшены после яростной рукопашной.

На этот раз сопротивлению будет положен конец, Аваал не сомневался в этом. Его взгляд был обращен к началу прохода, где под лучами солнца валялись распухшие трупы людей и лошадей — более тысячи юношей уже никогда не вернутся домой.

Жаркое солнце заставило его снять тяжелую черную шинель, и он откинулся в траве, устремив глаза на защитников прохода. Враги тоже понесли тяжелые потери и должны были бы обратиться в бегство, зная, насколько противник превосходит их численностью. Надежды на победу у них не могло быть никакой, и тем не менее они готовились сражаться.

Аваал поискал поддержки в своей ненависти. Но она исчезла.

Как можно ненавидеть мужчин и женщин, готовых умереть за родной край?

На гребень въехал его помощник Дорвал и спешился.

— Всадники готовы, мой генерал.

— Как они отнеслись к потере Камней?

— Со страхом, но они строго блюдут дисциплину.

Аваал жестом пригласил молодого человека сесть рядом с ним.

— Нынче какой‑то странный день.

— В каком смысле, мой генерал?

— Трудно объяснить. Ты ненавидишь их, Дорвал? Защитников Долины?

— Разумеется. Они же враги.

— Но сегодня твоя ненависть сильна по‑прежнему?

Молодой человек отвел глаза, его взгляд скользнул по трупам на равнине.

— Да, — сказал он наконец.

Аваал распознал ложь, но не обличил ее.

— О чем ты думаешь?

— Я вспоминал отца и наше прощание. Пока он умирал, я просто сидел рядом и думал о богатстве, которое получу, о его наложницах, которые станут моими. И не сказал ему ни слова благодарности. Такое странное чувство!

— Скажи, Дорвал, и скажи мне правду: ты хочешь сражаться сегодня?

— Да, мой генерал. Будет великой честью повести воинов за собой!

Аваал поглядел в глаза молодого человека и понял, что тот вновь солгал. Но винить его было нельзя: за такую правду вчерашний Аваал убил бы его.

— Прикажи всадникам спешиться.

— Есть, мой генерал! — ответил Дорвал, не сумев замаскировать облегчение на своем лице.

— И принеси мне кувшин вина.

В проходе Кейд следил за тем, как враги спрыгивают с коней.

— Что они затевают, Кейд? — спросил Гамбион.

Кейд пожал плечами и открыл патронник своего пистолета. Только два патрона. Он закрыл глаза, и Гамбион, решив, что он молится, отошел. Однако Кейд просто старался сосредоточиться. Он открыл глаза, обвел взглядом защитников прохода и судорожно сглотнул. Они сражались так хорошо!

Давным‑давно — во всяком случае, так казалось, — Лиза спросила его, не думает ли он создать войско из овечек. И он создал. И каким же доблестным войском они были! Но храбрость — только часть дела. Теперь всех их ждала смерть, и Кейд понял, что у него не достанет мужества стать свидетелем этого. Он убрал пистолет в кобуру и встал.

— Ефрам, подай мне палку.

— Куда ты собрался?

— Поговорить с Богом, — ответил Кейд.

Гамбион протянул ему резную палку, и Кейд, хромая, вышел из Долины Родников. Он задержался было поглядеть на мертвых исчадий у прохода, но смрад стоял такой, что он сразу пошел дальше.

День выдался чудесный, и даже боль в его колене исчезла.

— Что же, Бог, вроде бы перед концом нам следует поговорить взаправду. Надо быть честным — я же по‑настоящему в тебя не верю, — но, сдается мне, я ничего не потеряю. Если я говорю сам с собой — не важно. Но если ты все‑таки там, так, может, ты послушаешь. Все эти люди очень скоро умрут. Вроде бы пустяки — люди ведь все время умирают, тысячи и тысячи лет, — но мои ребята готовы умереть за тебя! И это должно же что‑то значить! Пусть я лжепророк, но они ведь истинно верующие, и хочется думать, что ты не расквитаешься с ними за то, что натворил один я. Я всегда стоил мало — не хватало мужества обрабатывать землю, — и тратил жизнь на грабежи и все такое прочее. Мне оправданий нет. Но возьми Ефрама и остальных — они чего‑то стоят. Они же искренне раскаялись, или, как, к дьяволу, ты это называешь! Я привел их на смерть, и не хочу даже думать, как они с надеждой выстроятся у врат, только чтобы услышать, что им туда хода нет. Вот и все, Бог, что я хотел сказать.