Карина Дёмина - Владетель Ниффльхейма

В любом месте лучше быть с камнем.

— И больше ты ничего спросить не хочешь? — поинтересовалась кошка, потягиваясь. Серебристые коготки скользнули по граниту, оставляя глубокие царапины. Пожалуй, ловить ее и вправду было глупой затеей. — Совсем ничего?

Она ловко спрыгнула, оказавшись вдруг рядом с Воробьем. Кошачий хвост больно ударил по ноге, а круглая голова коснулась ладони, напрашиваясь на ласку.

— Неужели, ты такой нелюбопытный, Джек?

— Я не Джек! — Воробей оттолкнул кошку, точнее попытался, но та увернулась и снова оказалась рядом, только с другой стороны.

— Ты Джек… имя — хороший подарок. Не стоит отказываться от подарков. Особенно, от таких.

— Почему?

— Просто поверь мне.

Кошка одним прыжком взлетела на плечо, когти ее пробили куртку, но до плеча не добрались. Хвост петлей обвил шею.

— Еще чего.

— Недоверчивый детеныш. Ты потерялся. Тебе страшно. Но я тебе помогу… — она рокотала, была теплой и легкой. Кончик хвоста гладил щеку, а мокрый нос упирался в самое ухо, и когда кошка говорила, Воробью становилось щекотно.

Внутри разливалась ленивая теплота, хотелось закрыть глаза и слушать, слушать этот голос.

Также Воробей слушал и песни матушки Валы. И чем все закончилось?

— Кто ты? — он затряс головой, как если бы пытался вытряхнуть воду из ушей.

— Я — Кошка-которая-гуляет-между-мирами, — сказала Кошка. — Ты можешь называть меня Снот. Или Советница. А можешь никак не называть и оставить тут, если мои советы тебе не нужны. Но они нужны, потому что без моей помощи ты, глупый детеныш, не протянешь и дня. Или ночи… хотя здесь не бывает ночей. И дней тоже не бывает. Зато есть отливы. И приливы.

Она тихонько засмеялась и, выпустив когти, царапнула плечо. Легонько. Нежно. Куда нежнее, чем камень.

— Ниффльхейм — страна туманов и сумеречных тварей. Мир, где нет настоящего огня. Ни искорки… ни уголька… Ты же хочешь вернуться домой, Джек, который отказывается от подаренного имени? А я тебе помогу.

— И чего взамен?

Хвост тронул затылок, скользнул по жестким волосам, которые больше не пахли шампунем, да и вообще, кажется, ничем не пахли.

— Не «чего», а «что», детеныш, — поправила Снот. — Взамен ты станешь со мной разговаривать. В этом мире совершенно не с кем поговорить.

Она лгала — в этом Воробей не сомневался. И думал, стараясь отрешится от мурлыканья и подаренного тепла, пытаясь понять, в чем же подвох, но все равно не понимал.

Согласиться?

Отказаться?

Монету бы бросить, но где ее возьмешь?

— Решай скорей, глупый детеныш. Скоро прилив. Посмотри-ка вверх.

Воробей посмотрел.

Небо, и до того серое, стало еще более серым, плотным. Черные линии проступили на нем жилками, на которых то тут, то там вспухали смоляные капли. Они разрастались прямо на глазах, грозя вот-вот лопнуть. А некоторые и лопались, осыпаясь не то пылью, не то снегом. Крупицы повисали в воздухе, и Воробей подумал, что это даже хорошо: прикасаться к ним у него не было желания.

— Так что ты решил, глупый медлительный детеныш? — спросила Снот. — Ты примешь мою помощь?

Ее голос привел крупицы в движение. Они опускались медленно, сплетаясь в причудливые фигуры, и шелестели. Воробью казалось, что еще немного, и он услышит голоса.

— Я согласен.

— Согласен принять мою помощь? Слушать мои советы? И делать так, как говорю я?

— Ну да.

Пока он не разберется, в чем тут дело. А дальше видно будет.

— Вот и хорошо, — Снот спрыгнула на землю. — Тогда беги за мной, Джек. Беги со всех ног… и возможно, мы успеем.

Угрожающе шелестели снежинки.

Неслись к Воробью, кружили и окружали. Он побежал, пытаясь уйти из-под снежной сети, которая опускалась на землю, неторопливо, точно зная — добыча не ускользнет.

— Быстрей, Джек! Быстрей! — звала Снот, перетекая с камня на камень. — Торопись… волна идет!

Волна не шла — догоняла. Она летела, грохоча, стеная на тысячу голосов, грозя смять Воробья, разодрать на клочки и смешать с гнилой крупой тумана. И когда он потерял было надежду спастись, земля вдруг закончилась. Она просто исчезла, и Воробей снова упал, но на сей раз в нечто мягкое и вязкое, вроде той жижицы, что стекалась со всей свалки в стакан-болотце. Только та жижица пахла железом и гнилью, а эта — талым снегом.

Она залепила рот, забила нос, и Воробей вяло подумал, что теперь он точно умрет. Сверху же загудело, и болото, прозрачное, как стекло, покачнулось. Оно дрожало, мелко, испуганно, и дрожь подталкивала Воробья глубже и глубже, хотя он отчаянно молотил руками, пытаясь выбраться наверх. Редкие пузырьки воздуха вырывались изо рта и носа и вязли, не добравшись до поверхности.