Карина Дёмина: Владетель Ниффльхейма

— Вот дом радости и обитель блажентсва, — сказал змей. — Место, где солнечный свет живет на клинках героев, где Андхримнир варит мясо вепря в котле Эгира для восьми сотен едоков. А крылатые девы носят рога с медом козы Хейдрун, которая жрет листья мирового дерева…

Не было ни героев, ни мечей. Только столы, вытянувшиеся бесконечными железнодорожными составами, только котел, способный, пожалуй, вместить и змея. Только кабаний череп, возлежащий на деревянном кресле.

— Зачем я здесь?

— Чтобы окончить войну.

Эхо полетело по двору, попало в котел и заметалось, порождая бурю. Алекс вспомнил, что некогда в этом самом котле и вправду бури варили, мешая варево корабельной мачтой.

А потом варили похлебку, и мешали все той же мачтой. Над котлом поднимался туман, густой, как молочная пена, и выползал в распахнутые ворота. Он укрывал дерево с мертвецами, и те оживали, шевелились, разевали рты, глотая сытное варево.

— Война… война ведь окончена.

На том поле, укрытом пеплом, где на костях росли деревья, а сами кости цеплялись за память, и цепляли памятью случайных путников.

— Уже почти, — ответил змей.

— Почему… почему я?

Алекс подошел к креслу, сколоченному из грязных досок. Он коснулся кабаньих клыков, которые были острее стали, и не удивился, порезавшись.

Но кровь не вернула зверя к жизни, не разбудила тени и вообще ушла в песок, как вода.

— И почему здесь? Снот ведь говорила…

Лгала. Джек оказался прав: нельзя верить кошке.

— Иногда можно, — сказал Змей. — Но прости ее. Она тоже устала воевать.

— С кем?! С Варгом, да? У него белые косы. И конь чужой. Он убийца…

Но не убил Алекса и даже не позволил умереть.

— Кому-то приходится играть злодея.

— То есть, все это игра, да?! Они там умирали… мы… тоже, почти… я едва не умер! А Юлька? И Джек? И остальные все! И ты говоришь, что игра?

— Они все сделали выбор. А чего стоит выбор, который не был испытан?

Значит, испытание? Всего-навсего испытание? Дом с гремящими костями. Крышкина с ледяным ножом. Твердое море, которое выдавливает воздух. Закипающие легкие. Кровь, что расплывалась бурыми пятнами… мост и бездна. Тени…

— Страх убивает? В этом все дело? В этом?! Ну тогда радуйся: я больше не боюсь!

Змей неторопился с ответом. Он разглядывал Алекса, поворачиваясь к нему то одной, то другой стороной головы. И красные глаза то вспыхивали, то гасли. Огромная пасть, в которой с легкостью уместилась бы и косатка, и корабль, открывалась, но лишь затем, чтобы захлопнуться. Тогда раздавался скрежет, как будто суставы Змея заржавели, и теперь ему приходится бороться за каждое произнесенное слово. Алекс ждал и дождался.

— Наступит день и мир погибнет. Так она сказала Всеотцу, не убоявшись гнева, потому что не имеет страха тот, кто видел гибель мира. И хохотала, радуясь тому, что плюнула в единственный глаз лживого бога. Они все прогнили, мальчик. Они убивали, лгали, искали выгоды, растрачивая силу на склоки.

Алекс поднял череп, чувствуя его непомерную тяжесть, но с легкостью управляясь с нею. Он пересек двор и, пнув котел, расколол пополам. Обе половины изнутри заросли жиром и сажей, к ним прикипела кабанья щетина, и казалось, будто бы подбит котел Эгира звериной шкурой.

Змей поворачивался за Алексом, но и не думал препятствовать.

— Локи сказал им правду. И его привязали к камню кишками собственного сына. Змеиный яд лился ему на грудь, прожигая сердце… выжег. И в час Рагнарека на мачту Нагльфара подняли черный щит.

Котел ломался легко, а вот череп, ухмыляющийся огромный череп, выдержал удар, не подумав рассыпаться пылью. Трещин и тех не появилось на желтоватой гладкой кости.

Алекс обошел двор в поисках камня.

— Тогда война началась…

Огромное тело преградило путь. Змеиная голова толкнула, опрокидывая наспину, но Алекс вскочил, правда лишь затем, чтобы оказаться перед зеркалом третьего глаза.

Он видел море, которое злилось и швыряло волну на волну, словно не понимало, что бьет себя же. Носился ветер, падал на клинки, разрезая себя до снегу. И белая труха спешила укрыть корабли.

Их было бессчетно.

Резные драконьи морды скалились. Смеялись бородатые люди, гремели оружием. И тени валькирий слетались на звон. Крылатые, они кружили, словно падальщики.

А потом проснулись вулканы, и языки яркой желтой лавы выплеснулись на дно морское. Золотое копье молнии разрезало тьму, и корабли столкнулись.

Они сминали друг друга, крушили ребра, ломали весла, разбрызгивая деревянную щепу. Кипящая вода заливала нутро, и люди орали, но крик их тонул в шуме боя.