Виталий Башун: Будь здоров

— И тебе привет. Самый большой, — нехотя буркнул я. — Ленточкой перевязать?

— Да ладно тебе. Приятно же видеть знакомую личность в чужом городе, — не отставала от меня эта заноза. — Тебе ведь тоже наверняка приятно. Скажи, приятно?

— Я безмерно счастлив лицезреть вашу персону в этих скромных стенах!

— Ну что ты как неродной?

— Что тебе от меня надо? Можно я спокойно сдам бумаги и тихо пойду на испытание?

— Нельзя! А кто, как не мудрый Филин, поможет мне пробиться к секретарю сквозь эту страшную толпу? К тому же я девушка слабая, беззащитная. Меня легко обидеть и довести до слез. Кто меня защитит и утешит в этом чужом городе, полном соблазнов и бандитов?! — патетически воскликнул этот кошмар в платье от лучших портных и с дорогущей сумочкой на левом плече. Затем уже нормальным тоном: — Так ты ещё не получил кристалл? Деликатный ты наш! Энергичнее надо! Энергичнее! Ща всё организуем.

Она цепко ухватила меня за правую руку. Левой я едва успел прижать к груди бумаги, как она с воплем мартовской кошки, не поделившей с соперницей красавца-кота, вклинилась в толпу:

— Пропустите девушку с воздушным шариком! Пропустите, а то лопнет!

Со стороны, чувствую, я действительно выглядел большим воздушным шаром, который тоненькая девчушка тянет за ниточку, а он болтается из стороны в сторону в бесплодных попытках вырваться.

Меня с не девичьей силой тянули прямо сквозь группы, группки и группировки абитуриентов, не затрудняясь их обходом. Я об кого-то спотыкался, через кого-то продирался и протискивался, кому-то наступал на ноги и на руки, не успевая растерянно бормотать извинения. Как я умудрился человеку на руку наступить? Очень просто. Мой бурлак сделал подсечку одному несговорчивому парню, и тот, аккурат в конце пируэта, застыл в позе «собака воет на Селену». А тут и я протопотал стадом троллей, завидевших пивную. В общем, казалось, всё так и пройдёт вежливо, культурно, как принято в высших домах: «Сударь! Не будете ли вы так любезны убрать свою ногу с моего сапога?» — «Почту за честь!» — но вдруг сильный рывок за шиворот остановил наш прорыв к флагу буквально в шаге от победного вопля.

— Ну куда ж ломишься?!! Ты же ж всем ноги поотдавливал! — прорычал мне в ухо какой-то двухметровый верзила.

Тоже абитуриент, наверное, пришла мне в голову свежая, муха не сидела, а главное, своевременная мысль.

Через секунду бугай уже висел спиной параллельно полу, кисть его ручищи оказалась заломленной каким-то хитрым приёмом, а черепушка дымилась под яростным взглядом изумрудных глаз. Бугай выглядел настолько беспомощным, что мне вдруг стало его жалко. Казалось, а наверняка так и было, Свента может теперь сделать с ним всё, что захочет: бросить на пол, сломать руку… Я так чётко вообразил, что это я — тот верзила и это я сейчас завис над полом, что прямо физически ощутил боль в заломленной руке и ещё более мерзкое чувство полной беспомощности. Ужасное состояние! Кто не дрался в детстве? И я дрался. Только во время драки меня никогда не покидало чувство — ему же больно! Моему противнику, имеется в виду. Накатывала острая жалость к нему, я начинал осторожничать, старался не причинить боли, что иногда становилось причиной моего поражения. Противники мои в большинстве случаев подобных чувств и колебаний не испытывали. Правда, несколько раз меня, что называется, доводили до бешенства, и вот тогда я не жалел никого: ни себя, ни врага. Но случалось это крайне редко.

— Еще одно слово, и ты всю оставшуюся жизнь на лекарства работать будешь!

— Что здесь происходит?!

Блин, секретарь увидел нашу возню и встал из-за стола. Ну всё! Прощай, академия!

— Всё в порядке, господин секретарь. Просто скучно стало. Вот парень и попросил меня показать, как правильно освобождаться из захвата в соответствии с лоперской школой боя, — не растерялась Свента и отпустила здоровяка.

— Спасибочки вам! А то я всю жизнь мучился, гадая, как же из того клятого захвата лоперцы освобождаются? — с облегчением пробасил тот, потирая руку.

А парень, видно, далеко не дуболом, хоть и выглядит, как горный тролль.

Секретарь недоверчиво осмотрел нашу компанию, надолго задержав взгляд на простодушном лице верзилы, и потребовал подойти.

— Спасибо! — нехотя буркнул я Свенте. — Но почему ты мне помогла? — Я замялся. — Мы ведь с тобой не друзья?

— Не за что! — ответила та. — Ты свой. А он — чужой! Своих я не привыкла сдавать, даже если мы не друзья.