Роберт Говард - Час Дракона

В течение следующих дней Кан трудился, не покладая рук, вставал с первым лучом солнца и долго работал после заката, при бледном лунном свете, наконец падал от усталости и засыпал. Случалось, ранил себя по неосторожности, но не лечил раны, они заживали сами. Он спускался в низины и рубил там бамбук, таскал наверх огромные охапки длинных толстых стеблей. Валил деревья, срезал гибкие лианы, служившие ему вместо веревок. Всем этим он укреплял стены и буковые стебли, связывал их лианами. Покрывал крышу длинными бревнами, их связывал тоже. Лишь слон, и то с превеликим трудом, смог бы разрушить эту постройку.

На плоскогорье появилось множество львов и стада небольших свиней быстро поредели. Тех, что спаслись от хищников, убивал Кан и бросал шакалам. Он был в глубине души человеком мягким, и резня эта ему претила, хоть он и сознавал, что животные все равно стали бы добычей хищников. Но что бы он ни чувствовал, без этой бойни не обойтись, она была неотъемлемой частью его плана — и он приказал сердцу стать тверже стали.

Дни складывались в недели. Кан работал день и ночь, в редкие минуты передышки беседуя со сморщенной, мумифицированной головой Гору. Удивительно, но глаза старого жреца ничуть не изменились — и при солнечном свете, и при лунном сиянии они все время смотрели на англичанина, как живые. Когда память о сумасшествии отодвинулась далеко в прошлое, возвращаясь лишь в ночных кошмарах, Кан часто думал, померещилось ему тогда или мертвые губы Гору в самом деле шевелились, вели разговоры о необычайных и таинственных вещах.

Он видел акаана — они кружили высоко в небе, не спускаясь даже тогда, когда он с пистолетами под рукой укладывался спать в большой хижине. Монстры опасались его умения посылать смерть с огнем и громом. Сначала, заметил Кан, они летали неспешно и вяло, отяжелевшие от мяса, пожранного той страшной ночью, унесенного в пещеры. Но дни шли за днями, и они худели, все дальше улетали в поисках пищи. Кан, глядя на них, разражался громким шальным смехом. Раньше ему не удалось бы осуществить свой план. Но теперь не было людей, которых гарпии могли бы сожрать. И свиней больше не было. На всем плоскогорье не осталось ни одного живого существа, способного стать пищей вампиров. Почему они даже не пробовали летать к восточным отрогам гор, англичанин не пытался доискаться. Может, там были такие же густые джунгли, как на западе. Кан видел, как акаана пытались охотиться в саванне на антилоп, но львы брали с них дорогую плату за такую смелость. У акаана не было сил драться со львами, их хватало лишь на свиней, оленей и людей.

Наконец они стали подлетать все ближе, и Кан часто видел в темноте их сверкающие жадные глаза. И понял, что пришел его час. Огромные буйволы, достаточно сильные и злые, чтобы не опасаться вампиров, забредали на плоскогорье, чтобы разорять заброшенные поля. Кану удалось отбить одного от стада и криком, камнями погнать в сторону хижины Гору. Предприятие это оказалось нелегким и опасным. Несколько раз англичанин едва ускользнул от атак разъяренного животного, но наконец ему удалось застрелить быка у самой двери хижины.

Дул сильный западный ветер. Кан расплескал в воздухе несколько пригоршней свежей крови, чтобы гарпии почуяли ее запах у себя в горах. Освежевал буйвола и часть мяса унес в хижину, туда же утащил кости, а сам спрятался в зарослях поблизости и стал ждать.

Ждал он недолго. В утренней тишине раздался шум крыльев, и вскоре мерзкая туча опустилась у хижины. Наверняка прилетели все до единой бестии — Кан с неостывшим удивлением разглядывал эти удивительные существа, так похожие на человека, так непохожие на демонов библейских легенд. Окутанные огромными крыльями, как плащами, они прохаживались и о чем-то толковали меж собой пронзительными, скрипучими голосами, в которых не было ничего человеческого. Нет, это не люди, заключил Кан. Они — некая овеществленная чудовищная шутка Природы, причуда юного мира, в котором все создания были лишь опытами. А может, они — продукт ужасного, грешного брака людей со зверями или выродившаяся ветвь развесистого древа эволюции. Кан давно уже подозревал, что правы философы древности, утверждавшие, что человек — лишь высшая форма животного. И коли Природа создала в древности множество удивительных животных, почему она не могла заняться опытами с монструальными формами рода людского? Наверняка человек, подобный Кану, был не первым хозяином земли, быть может, и не последним.