Татьяна Мудрая - Костры Сентегира

— Не захотел, чтобы за волос удерживали. Самого большого почёта для себя пожелал, — снова объяснила Кардинена будто бы одной себе.

Иштен стал на колени — спокойно, истово, будто в церкви.

Тэйн занес саблю над вытянутой вперёд шеей и резко опустил.

Сдавленный то ли крик, то ли нервный хохот вырвался из глотки Сергея, его спутница мигом перехватила его ладонью поперек лица и оттащила упавшее тело от края пропасти.

— Нет, это почти смешно — его стало так…так мало!

— Не закатывай сцен, мальчишка. Уходим, живо!

Там, внизу, до странности куцый обрубок, оставшийся от живого человека, прикрывали алой мантией. Тэйнрелл почтительно обтёр саблю тряпицей, одел в ножны, заткнул за широкий пояс. Но этого не видели оба.

Немного погодя Кардинена, лёжа рядом на камне и приобняв за плечи Сорди, который и в самом деле бился в тошнотной истерике, извергая из себя всё, что можно, и еще кое-что сверх того, приговаривала:

— Ну вот вышло так — прижгло тебя до времени. Это пройдет, только чуток перетерпеть надо.

— Если бы знал — сам бы пошёл к этому бандиту.

— Тебе у Тэйна бы преотлично жилось. На первых порах — скорее любимец, чем любовник. Нашему главному ремеслу стал бы обучать: всадник и следопыт от Бога, фехтовальщик от дьявола, как у нас говорят. Я ему и то по большей части уступаю. Дали бы тебе полную волю гулять — хоть с такими же юнцами, хоть с девицами. Слышал насчет обновления рода?

— Тогда… не знаю. Мне такая жизнь и такая воля — вторая смерть.

— Не преувеличивай. Вторая — не первая. А вот выжмешь из себя по капле правоглавское сектанство — и первой перестанешь бояться.

— В любом случае спасибо тебе. Но… как ты смогла?

— Иштену скоро семьдесят — слишком большой риск умереть в своей постели. А после семидесяти пяти любой из нас начинает исцветать: сил нет жить, как прежде, а размышлять над тем. что прошло и миновало, научается из нас не всякий. Оттого Иштен и обычай нарушил: решил последовать за тем, кто учится одинокому пути. За мной то есть. Теперь он погиб самой лучшей и почётной смертью — от храброй руки да своего клинка. Ради сего и от послабления отказался. Мы ведь зачем косы растим? Почти для того же, для чего индеец отпускает прядь, а запорожский казак — свой оселедец. Чтобы ухватились, когда с одного взмаха голову рубят, а потом голову к седлу приторочили… Нет, последнего Тэйн делать не будет. Разве что праздничную чашу велит выточить из черепа — чтобы дорогого противника наравне с собой вином поить на пиру.

— Врага?

— Нет. Противник — не враг. Это, считай, почти что друг. Враги всем — твои правоглавы: вишь, окопались у себя в долине, так за границы никакими посулами не выманишь. Протестанты посговорчивей были: боевитый народ и пристальное понятие о чести имеют. Раззадорить — раз плюнуть. Не буквально, разумеется: оскорблять ни у кого из здешних не в обычае.

От этих разговоров Сорди стало чуть легче. Наркотик больше не заволакивал восприятие, последние события парадоксальным образом приобрели некий возвышенный смысл, и даже Карди показалась вроде бы мягче нравом.

— Я могу спросить?

— Всё равно уже спрашиваешь.

— Он, Тэйнрелл то есть, сказал, что я ученик. В самом деле?

— Нет. Я же велела волосы показать — ты не успел. Ученик их под своим браслетом в две пряди скручивает и в такой узкий чехол прячет, воин — в три, а мастер — во сколько захочет. Чем дольше живёт, тем коса гуще отрастает.

— А волосы на лице?

— Ха. Зависит от веры. Вот муслимы любят себя по бородке поглаживать во время степенной беседы за чашечкой кофе — и выходит по их желанию.

Усмехнулась:

— Тебе чего — хоть скобли, хоть лелей. Молод для такого, вот и бородка редкая. И в походе легче: меньше бреешься — меньше зеркальце показываешь. Расколотое. Он так понял — неспроста это, про зеркало. Знак? Что-то братья по вере ему говорили про иное братство. Еретическое.

Тут Карди прибавила уже совсем серьёзным тоном:

— Теперь уж тебе от ученичества при мне никуда не своротить. Ради того, чтобы Тэйнри сам себе не солгал и меня во вранье не уличил. Ну, и чтобы старому кешиктену в своей могиле мирно лежалось. А пока лишний раз волосом не тряси — не девица.

Почему-то Сорди не удержался — спросил напоследок:

— А как здешние девушки и жёны волосы убирают? Настоящие. Ведь не в косы, пожалуй?

— Я тебе, что ли, не настоящая? Да как им вздумается, так и убирают. Винтом, торчком, водопадом, крутым бараном…