Татьяна Мудрая - Костры Сентегира

— Луна и лунные цветы, — сказал он тихо.

Однако его услышали — может быть, лишь увидели. Нечто с сухим шелестом змеиного выползка скользнуло по тугой от заморозка земле, пытаясь скрыться, но Сорди перехватил: рука вцепилась в нечто мягкое, тёплое…

И резко, с болью, отпрянувшее.

Девушка встала над ним, опираясь спиной на камень, видимо, отпавший от разрушенной стены: худощавое тело, белые волосы, чуть розоватая, как жемчуг, кожа и какая-то длинная хламида цвета тёплой луны.

Он приподнялся, потирая едва не вывихнутое запястье.

— Мужчина не должен меня касаться, — проговорила она.

— Я не буду, — пообещал он. — Откуда ты?

— Откуда пожелаю: из башни, из чаши цветка, с луны в полнолуние… На запах твоей крови, аромат твоих снов…

Привидение, вампир? Сорди в сомнении покачал головой. Безумная? Это вернее, только до сих пор ему не встречались в стране Динан лишённые разума. Даже среди эремитов. Даже в Лэн-Дархане, где экстравагантное поведение выставлялось прямо-таки напоказ.

— Ты зачем подошла?

— Я тут живу, разве не сказала тебе?

— Где — на Луне или в лотосе?

— На Луне. Внутри цветов я только по озеру плаваю.

Точно — малахольная.

Но вот цветы…

«Виктория Регия, — сказало нечто внутри. — Лист этого растения выдерживает вес ребёнка, цветок похож на гигантскую лилию. Безмятежные боги пребывают в лотосе».

— Ты хочешь выдать себя за Дюймовочку? — пошутил он.

— Я не хочу выдавать никого. Не хотела, — глаза широко раскрылись — чёрные провалы на пол-лица, в которых не было ни единого блика. — Хотела, но не могла. И за это мужчины сделали мне больно.

— Это твоя вина? — спросил он. — То, что ты в себе несёшь.

— Да, это моя тяжесть. Не будь её, я бы и в самом деле могла взлететь в воздух. На луну или на гору.

— А кто делит эту тяжесть с тобой?

— Они. Мужчины. Но я их простила, и все они умерли. Зачем оставшийся в живых допрашивает меня о таком?

— Я не такой мужчина. Я не мужчина, — Сорди встал с земли, выпрямился и подошёл к ней — плавно, не желая испугать. — И не собираюсь дотрагиваться до тебя — только спросить и получить ответ

— Её тоже спрашивали, — прошептала она. — И сильно хотели ответа.

— Кого? — он уже знал ответ.

— Мою кохану. Мою кукен.

— Ты помнишь её и твоё имена? Не говори, какие. Не произноси ничего — лишь кивни.

Мир разломился надвое, вспыхнул и снова слился и погас, когда девушка медленно, будто цепляя тяжесть на коромысло, наклонила голову. В глазах вспыхнули огромные луны.

— Майя-Рена, — сказал он мягко. — Стоит между тобой и твоей кукен что-либо скверное или это всё — между вами двумя и Господом?

— Он хозяин Последнего Дня и на нём решение, — ответила она заученной фразой.

И начала падать наземь. Сорди подхватил девочку в объятия — так, будто взял за стебель поникший цветок.

— Ма, иди на моё место под покрывалами. Вы нашли друг друга — ты и твоя возлюбленная. Только не буди ее прямо сейчас. Пусть она проснётся так, словно ты никуда и не уходила.

Челнок отплыл от берега и погрузился вглубь. Луны в небе и на озере закатились.

«Как удивительно, — думал Сорди, сидя на берегу и наблюдая за звёздами и облаками. — Вот Волчий Пастух — их с Карди и тянет друг к другу непрестанно, да лишь для поединков, в чём бы это ни выражалось. Для соперничества: только оно одно и приносит радость обоим. А Майя-Рена пускай принесёт моей воительнице покой и тишину».

Обнял плечи руками — утро обещало быть холодней вечера — и продолжил:

«Нет, откуда у бывшего правоглава и крещёной католички такие типично исламские формулировочки? Неужто в воздухе носятся?»

И уснул — очень крепко и без сновидений.

А наутро первым, что он увидел, поднявшись на ноги, были Майя-Рена и Карди. Одна сидела на некоем подобии табурета, разделив волосы на пробор — великолепное золотое руно, сзади достигающее пят. Другая бережно расчёсывала всё это костяным гребнем: её собственная белокурая коса, аккуратно переплетенная алой лентой, была перекинута через плечо холщовой рубахи, расшитой неяркими знаками.

Услышав его шаги, женщины обернулись, и Кардинена пропела:

— Время мою косыньку на две расплетать… так, что ли, мой ученик?

Глаза её сияли чистейшей васильковой синевой, щёки зарумянились от холода, который натягивало от большой воды.

— Вы изволите быть магистром и предводителем, — с шутливой чопорностью заметила Майя. — Вам положено иметь две боевых косы. И, прошу вас, не вертитесь на этом булыжнике, а то он, чего доброго, кричать под вами начнёт, будто ирландский камень королей.