Татьяна Мудрая - Костры Сентегира

— Я не знаю: это ведь ты здесь людей водила. Местность изменилась и вообще шуточки шутит, однако.

Но она почти не слушала, вглядываясь вперед.

— Когда Магомету нужно, гора идёт…

— Да, ты говорила…

— Облако, озеро, башня.

— Набоков…

— Дурень. Я про Цианор. Над этой водой почти всегда стоял туман таким длинным облаком.

Она сжала колени на крупе Шерла — тот ржанул и радостно сорвался в галоп, будто и не провёл весь день, меся копытами чёрную грязь. Сардер молча подтянулся за ним. Отыскали еле заметный поворот, щель, устланную мелкой галькой, что осталась от ручья или реки, переменившей русло…

И озеро раскрылось перед ними с вышины, точно бутон прекрасной лилии.

Отсюда не было видно его дальних берегов, хотя вовсе не из-за тумана. Удивительной красоты багряные облака стояли над неподвижной, как бы стеклянной водой, на поверхности которой плавали отпавшие от них клочья. И башня тоже была — вернее, оставшийся от нее фундамент и часть стен нижнего этажа.

— Спускаемся, — сказала Карди. — Только аккуратней — сам понимаешь, тропа не торная.

Однако несла она их быстро — свежая зелень, ретиво лезущая из-под прошлогоднего сена, вовсю скользила под копытом.

На берегу всадники спешились, расседлали коней и пустили их на вольный выпас.

— Травки пощиплют и заодно постерегут, как всегда, — заметил Сорди.

— Не думаю, что здесь найдётся что-нибудь по-настоящему враждебное, — неохотно отозвалась Кардинена.

— А Тэйн?

— Шутишь. Давно вперёд ушел, пока мы разбирались с нашим призванием. Стоит в месте, где, по его расчетам, пройдем уж точно. Перед самым Сентегиром.

Потом он спросил, не желает ли его старшая поесть — воды из великого озера они уже хлебнули. Была она сладкой и неожиданно тёплой.

— Разве что семян лотоса, да они не созрели. Цветов вон сколько, смотри.

— Это лотосы?

— Конечно. Когда становится совсем холодно, они закрываются и уходят на дно вместе с листьями. Этой ночью тоже нырнут.

Теперь, будто некто о стороны протёр ему глаза, Сорди увидел отчётливо: вдали от берега — широкие буровато-зелёные листья, плавающие на поверхности воды, а посреди каждого скопления — тёмно-розовый цветок с изящно вырезанными лепестками. Лотосы он видел и на Ниле, и на Волге, однако здесь они были гораздо пышнее.

— Ну, положим, я тебе не лотофаг и управляться с этой травкой не умею. Чай монгольский сготовить?

— Это вроде жирного молочного супа? Сам потребляй, коли есть охота.

Карди развернула попону посреди более-менее просохшего пятна рядом с башней и уселась так, чтобы видеть воду. «Что это с ней, — подумал мужчина, доставая твердую плитку «Оолонга», соль, молочный порошок и коробочку с пряностями. — То веселилась, а то вдруг сникла. Отродясь такой вялой не была».

Чай на костерке вскипел быстро и получился куда как вкусен, несмотря на отсутствие сливочного масла. Сорди впихнул полную пиалу в пальцы спутнице — выпила.

— Ночевать будем где — в башне? — спросил он. — Темнеет вроде бы.

— Нет, — ответила она с необычно ровной интонацией. — Так нет ни пола, ни перекрытий. Это заброшенная станция Зеркального Братства.

— Ну ладно: ты ложись где сидишь, я рядом, лошади с обеих сторон и еще тёплым укроемся.

Так он и поступил: подоткнул покрепче попоны и остальное тряпьё и как-то вмиг уснул.

И снились ему невнятные, но отнюдь не пугающие сны про конец света: плоты из мертвецов, окрашенных в радужные оттенки, носились по ветреному небу, время от времени от них отщеплялось одно из тел и рухало вниз. Пара, окрашенная золотым, бойко перепрыгнула через изгородь и приблизилась к его соседке (тут он понял, что вся земная поверхность в таких его соседях). Тот, кто пощуплей, был ангел, высокая фигура в тюбетейке, из которой тянулись вверх три зыбких молнийных зигзага, — его женщина. Он (не Сорди, не Сергей, некто с иным именем) подумал было, что и ему не помешал бы такой свидетель (это слово он произнёс чётче остального), но тут на глади океана закружились, завертелись круглые кожаные челны — эскимосские, нет? В каждом сидел гребец с веслом, которое он держал поперёк туловища.

Тут Сорди проснулся — оттого, что воздух вокруг изменился. Стал более плотным и — да, звучным.

Осторожно выполз из кокона, даже не надеясь, что это пройдёт незамеченным Кардиненой, — но прошло-таки.

Огляделся по сторонам: вокруг рассвело, только свет был какой-то странный, холодный, стирающий все оттенки, кроме серебристо-розового. Лотосы раскрылись, некоторые причалили к берегу.