Кэйтлин Свит: Узор из шрамов

Дом выглядел также, не считая того, что теперь ограду украшали голубые и черные траурные ленты. Уджа сидела на воротах; увидев меня, она скользнула к мостовой и вставила клюв в замок. Он со щелчком открылся. Ворота слегка скрипнули, я огляделась, но улица была пуста.

Уджа посмотрела на меня, когда мы встали у входной двери.

— Ну? — сказала я. — Что? Чего ты ждешь?

Конечно, я знала, чего — мне даже не нужно было смотреть в теплый янтарь ее глаз. Однако я посмотрела и улыбнулась.

— Это правильно. Это то, что я должна сделать. Пожалуйста, помоги мне — ты ведь так хорошо это умеешь.

Она открыла дверь, и мы скользнули внутрь.

Запах был таким отвратительным, что меня затошнило. Пахло хуже, чем прежде — или, быть может, тогда я к нему просто привыкла. Я вытерла слезящиеся глаза и подняла лампу. Все выглядело по-старому. Впрочем, на полу рядом с входной дверью стоял ящик — небольшой, сделанный из черного дерева. «Они не внесли его внутрь, — подумала я. — Поставили здесь и захлопнули дверь».

Остальных подняли наверх. Я думала, произошло ли это при дневном свете, собрались ли люди посмотреть, как солдаты несут Мамбуру и Раниора по тропинке, выложенной стеклом. Они лежали в комнате с зеркалом: Мамбура — рядом со шкафом, где хранились ножи, Раниор — рядом с клеткой. Их кожа почернела и была покрыта ярко-розовыми пузырями. Волосы Раниора сгорели, и теперь их головы были безволосыми. Я попыталась это представить: чудовищные герои на погребальном костре, их плоть обгорает, вздувается пузырями, но не исчезает, а глаза глядят сквозь пламя. Король Деррис кричит, велит погасить огонь, вытащить их и принести сюда, где началась их проклятая вторая жизнь. Я подумала: «Они умрут, если умру я, но когда они горели, я ничего не почувствовала. Это нечестно».

Селера сидела у стены напротив двери. По сравнению с героями она выглядела ухоженной и чистой. Кто-то аккуратно разложил ее платье. Волосы были причесаны, хотя, возможно, я лишь вообразила это. Она моргала. Ее молочно-зеленые глаза блестели.

Лаэдона здесь не было, как не было и в других комнатах. Возможно, его сожгли, когда в те первые дни после холма Раниора я сказала королю, что он умер, потому что умер Телдару. Возможно, все видели, как его кожа плавится в огне, и чувствовали облегчение и отвращение.

Я поставила черный ящик на пол. Несколько секунд смотрела на него, а потом открыла.

Я воображала, что только посмотрю, подумаю: «Вот он», и на этом все кончится. Но когда я увидела черный и белый пепел, который когда-то был Телдару, мне стало ясно, что одного взгляда недостаточно. Я опустила в него пальцы. Провела рукой туда-сюда, и пепел забился под ногти.

«Телдару, — думала я, — Телдару, — снова и снова, и каждый раз, слыша в голове его имя, чувствовала прилив ярости. — Это я должна была разорвать тебе горло. Вонзить тебе в грудь кинжал. Но все оказалось не так, и я даже не увидела твоих глаз, когда ты умирал».

Мои пальцы нащупали кость. Я вынула ее, и с моих рук осыпался пепел. Маленькая костяшка пальца — теперь я разбиралась в таких вещах. Я держала ее на ладони и смотрела так напряженно, что боковое зрение сузилось, словно я входила в Иной мир.

Всего лишь маленькая белая косточка. Но ее хватит.

Я стиснула кость в кулаке и улыбнулась.

Я не рассказывала Грасни, что воссоздаю Телдару. Она бы этого не позволила. Заперла бы меня в комнате и сожгла дом до самого основания. И была бы права. Я это знала, а потому уходила в ночи, пробираясь по спящему городу. Я знала, что поступаю неправильно; это пугало меня при свете дня и ночью, по дороге в дом. Но когда я оказывалась в комнате с зеркалом, когда делала мелкие, быстрые порезы на руке, бедре и даже на груди, то чувствовала лишь голод.

С ним я не торопилась. Я была внимательна. Миновала зима с ее метелями и порывами ветра, а я едва ее заметила. Мне сказали, что летом у королевы родится ребенок, и на секунду я подумала, что королева — все еще Земия, и что они с Халдрином будут счастливы.

Я совершенно потерялась.

— Ты снова засыпаешь, — однажды вечером сказала Грасни. Было не поздно, но уже начинало темнеть.

— Мм, — я выпрямилась на кровати. Она учила меня игре с деревяшками разной длины, украшенными символами. Резьба выглядела очень изящной, но даже спустя несколько часов объяснений я не понимала правил.

— И выглядишь ужасно. Ты вообще спишь?

Я протерла глаза, которые наверняка были красными.