— У каждой из нас свои тайны, — произносит она. — И свои шрамы. Аннит мне это внушила в первое же утро, которое я провела в обители. Я ведь тоже тебе не все рассказала о моем прошлом.
— Что, правда?
Исмэй кивает. Я готова подозревать, что она затеяла мистификацию ради моего утешения.
— Я знаю, что тебя выдали замуж за то ничтожество, знаю, что отец тебя бил.
Она чуть вздрагивает:
— Все это так, но есть и кое-что еще… К примеру, я тебе не рассказывала, как моя мать ездила к ведьме-травнице за зельем, чтобы изгнать меня из утробы. Не показывала длинный страшный шрам на моей спине, где обожгла отрава. Не говорила о сестре, которая боялась меня, о деревенских мальчишках, которые проходу не давали, придумывали гадкие прозвища. Я, как и ты, до того была рада вырваться из этого кошмара, что не хотела вспоминать и рассказывать о пережитом, не хотела, чтобы минувшее зло оскверняло мою новую жизнь в обители.
И в этом была вся Исмэй. С какой легкостью объявила она об отпущении моих грехов, провозгласила мои преступления против нашей дружбы ничего не значащими пустяками. Я не нахожу слов, чтобы выразить, как много все это для меня значит. И я лишь улыбаюсь:
— Ну и как они тебя обзывали?
Исмэй морщит носик и выпускает мои руки:
— Даже повторять неохота.
— Хорошо, — говорю я, меняя предмет разговора. — Зачем ты меня тут ждала?
— Я боялась.
— Боялась? Чего?
Она смущенно передергивает плечами:
— Например, не услала ли тебя куда-нибудь аббатиса. Еще я прикидывала, не сбежала ли ты. Да мало ли что! Я о чем только не передумала, пока тут сидела.
Точно кулак разжимается, отпуская мое сердце.
— Так ты… всю ночь меня тут ждала?
— Я пришла, а потом подумала: грех уходить, пока не узнаю, что с тобой сталось. — Отвернувшись, она хватает кочергу и ворошит угли. — Так где же тебя носило?
— Мне нужно было побыть вне дворца, подальше от настоятельницы и ее интриг.
— А теперь ты совсем вымоталась, и что хорошего? Иди сюда скорее, ложись в постель. Нужно выспаться. Я же тебя знаю — последнюю неделю небось по часу в сутки спала.
Ее догадка настолько точна, что я улыбаюсь:
— Верно, однако уснуть я вряд ли смогу. Только не здесь… и не сейчас.
— Еще как уснешь! — возражает Исмэй. — Вот тебе и вторая причина, по которой я здесь. Снотворного питья тебе принесла.
Слезы щиплют мне глаза. Проклятье! Я, похоже, быстро превращаюсь в слезливую мямлю! Быстро отворачиваюсь, пряча лицо, и подставляю Исмэй спину, чтобы она распустила корсаж. Потом спрашиваю:
— Погоди, а как же герцогиня? Ты вроде фрейлина, значит должна быть все время при ней.
— Мне на службу еще через несколько часов.
Напряжение понемногу уходит. Я позволяю Исмэй раздеть меня, словно дитя малое, уложить в постель и подоткнуть одеяло. Она наливает в кубок сонное зелье, и я выпиваю. Наши взгляды встречаются… Я прямо-таки не знаю, как благодарить ее. Но это моя Исмэй, и она лишь улыбается:
— Всегда пожалуйста.
Улыбнувшись в ответ, я наблюдаю за тем, как она складывает мои вещи. В обители, когда настала пора служения, нам запрещали обсуждать свои поездки друг с другом. Но Исмэй не так строго, как прежде, держится монастырских правил, и мне не терпится расспросить обо всем, что ей выпало пережить. Хочу знать, не задается ли она теми же вопросами и сомнениями, что мучают меня.
Я принимаюсь теребить ниточку, выбившуюся из покрывала.
— Скажи-ка, — начинаю этак небрежно, — ты, случаем, не знаешь, теряют ли со временем свое действие Слезы Мортейна?
Она разглаживает снятое с меня платье, но при этих словах ее рука останавливается.
— Не знаю… Мои не потеряли.
— То есть ты по-прежнему видишь метки?
— У меня с детства эта способность. Я просто не понимала, что они означают.
— Тогда зачем вообще тебя поили Слезами?
— Для обострения других моих чувств. Я вдруг возмогла, только не смейся, видеть в других людях искорки жизни. Чувствую дыхание и биение крови в телах, даже когда их не вижу.
— А вот этот дар с детства был у меня, — сообщаю я ей.
Причем он не единожды уберегал от смерти. Я вполне понимаю, сколь бесполезной была бы при моих обстоятельствах врожденная способность Исмэй. Мне ни к чему было замечать обреченных, я должна была всячески опасаться живых, и дар улавливать сердцебиение очень мне помогал.
— Небось, слепая старуха тебе своими капельками последние глаза чуть не выжгла?
— Так ведь и тебе?
— Нет. Я отобрала их у нее и сама себе закапала.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу