Neil Gaiman: Американские боги (пер. А.А.Комаринец)

Красный огонек погас, загорелся зеленый, Уилсон толкнул дверь. Они вошли.

За все три года Тень видел начальника тюрьмы всего с десяток раз, и то издали. Один раз, когда начальник привел на экскурсию в тюрьму какого-то политика. Другой – во время беспорядков, когда начальник выступал перед собранными по сто человек заключенными и говорил, что тюрьма переполнена и останется переполненной, и потому им лучше свыкнуться с таким положением вещей.

Вблизи Пэттерсон выглядел еще хуже. Лицо у него было длинное, а седые волосы топорщились военной стрижкой. Пахло от него «Олд-спайсом». Позади него красовалась полка книг, в названии каждой из которых имелось слово «Тюрьма»; стол был совершенно чист и пуст, если не считать телефона и отрывного календаря «Дальняя сторона». В правом ухе торчал слуховой аппарат.

Тень сел. Уилсон встал позади его стула.

Открыв ящик стола, начальник достал дело, которое положил перед собой на стол.

– Здесь сказано, что вы были приговорены к шести годам за физическое насилие при отягчающих обстоятельствах и нанесение побоев. Вы отбыли три года. Вас должны были освободить в пятницу.

«Должны были?» Тень почувствовал, как в желудке у него екнуло, и спросил себя, сколько еще ему придется отбыть – год? Два? Все три?

– Да, сэр, – только и сказал он. Начальник тюрьмы облизнул губы.

– Что вы сказали?

– Я сказал «Да, сэр».

– Тень, мы выпустим вас сегодня во второй половине дня. Выйдете на пару дней раньше.

Кивнув, Тень стал ждать дурных известий. Начальник тюрьмы вперился в бумагу в деле.

– Это пришло из больницы «Джонсон Мемориэл» в Игл-Пойнте… Ваша жена… ваша жена умерла сегодня на рассвете. Это была автокатастрофа. Мне очень жаль.

Тень снова кивнул.

Провожая его назад в камеру, Уилсон не произнес ни слова. Все так же молча он открыл дверь и дал Тени пройти, а потом вдруг сказал:

– Это как в хохме про хорошую и плохую новость, а? Хорошая новость: мы вас выпускаем пораньше, плохая новость: ваша жена умерла. – Он рассмеялся, будто это было действительно смешно.

Тень вообще ничего не ответил.

В оцепенении он собрал пожитки, а потом большую часть их роздал. Геродота Ло'кого и книжку про фокусы с монетами он оставил на койке, туда же с мимолетным уколом совести бросил пустые металлические диски, тайком пронесенные в камеру из мастерской, которые служили ему вместо монет. Снаружи будут еще монеты, настоящие монеты. Он побрился. Он оделся в гражданское. Он прошел одни двери, другие, третьи, зная, что никогда больше через них не пройдет, и чувствуя внутри себя пустоту.

С серого неба сеял мелкий холодный дождь, который грозил обратиться в снег. Замерзшие льдинки били Тень по лицу, а капли успели промочить тонкий плащ, пока он шел к желтому, некогда школьному автобусу, которому предстояло отвезти недавних заключенных в ближайший город.

К тому времени когда они сели в автобус, все промокли насквозь. Сегодня уезжало восемь человек. В четырех стенах оставалось еще пятнадцать тысяч. Пока в автобусе не заработала печка, Тень дрожал от холода на сиденье и спрашивал себя, что ему теперь делать, куда ехать.

Непрошено перед глазами возникли призрачные картинки. В воображении он покидал другую тюрьму, много лет назад.

Он слишком долго провел заточенным в комнате без света; борода у него отросла, волосы спутались. По серой каменной лестнице охранники вывели его на площадь, заполненную яркими красками, предметами, снующими людьми. Был ярмарочный день, и его оглушили шум и краски, он прищурился на солнце, заливавшее светом площадь, чувствуя в воздухе запах соли и чудесных предметов на ярмарке, а слева от него на воде сверкали солнечные блики…

Дернувшись, автобус остановился на красный свет.

Вокруг завывал ветер, и дворники тяжело шуршали взад-вперед по лобовому стеклу, размазывая очертания города красными и желтыми неоновыми пятнами. Сумерки только-только спускались, а за стеклом как будто уже была глубокая ночь.

– Черт, – пробормотал мужик на сиденье позади Тени, протирая ладонью запотевшее стекло, чтобы получше разглядеть мокрую фигуру, спешившую по улице. – Вон там шлюха идет.

Тень сглотнул. Тут ему пришло в голову, что он еще даже не плакал… что вообще ничего не чувствует. Ни слез. Ни горя. Ничего.

Ему вспомнился парень по имени Джонни Ларч, с которым он делил камеру в начале первого года. Тот рассказал однажды о том, как, проведя пять лет за решеткой, вышел с сотней долларов в кармане и билетом в Сиэтл, где жила его сестра.