Дэвид Геммел: Волчье Логово

— Я слушаю.

— Что можно услышать от этих горлопанов? Умные речи здесь не звучат.

— Они толкуют о жизни, сплетничают. Да мало ли что?

Балка оперся массивными руками о стол.

— Скучно тебе, да? Без драк, без славы, без криков “ура”?

— Ничуть.

— Брось, перед Балкой ты можешь не прикидываться. Я видел, как ты побил Барселлиса. Он сильно порезал тебя, но ты победил. Я видел твое лицо, когда ты салютовал мечом Карнаку. Ты ликовал.

— Это было давно, и я не скучаю по минувшим временам — но тот день, правда, помню. Хороший боец был Барселлис — высокий, гордый, проворный. Но с арены его утащили за ноги. Помнишь? Лицом вниз, и его подбородок пропахал в песке кровавую борозду. А ведь это мог быть и я.

— Мог — но вышло по-иному. Ты ушел непобежденным и больше не вернулся. В отличие от других они все возвращаются. Видел ты Каплина на прошлой неделе? Жалкое зрелище. Такой был вояка прежде, а стал совсем старик.

— Мертвый старик, — проворчал Ангел. — Мертвый старый дурак.

— Ты и теперь мог бы побить их всех, Ангел, и нажить целое состояние.

Ангел выругался, и его лицо потемнело.

— Бьюсь об заклад, то же самое говорили и Каплину. — Он вздохнул. — Было гораздо лучше, когда мы бились без оружия. Теперь публика ходит поглазеть на кровь и смерть. Поговорим о другом.

— О чем же это? О политике? О религии?

— О чем угодно, лишь бы интересно было.

— Сыну Карнака нынче утром вынесли приговор. Год изгнания в Лентрии. Человек убит, его жена погибла, а убийцу приговаривают к году изгнания в приморском дворце. Вот оно, правосудие.

— Но Карнак по крайней мере отдал парня под суд, хотя приговор мог быть и более суровым. И не забывай, что отец убитого сам просил о снисхождении. Очень трогательную речь произнес, я слыхал, — о вине, ударившем в голову, о злосчастной судьбе и о прощении.

— Подумать только, — процедил Балка.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Да полно, Ангел! Шестеро знатных господчиков перепились и вздумали позабавиться с молодой женщиной. Мужа, который попытался вступиться за нее, зарезали, а она, спасаясь бегством, упала с утеса. Хорошо им ударило в голову, нечего сказать! Что до отца убитого, то его речь, говорят, так растрогала Карнака, что наш правитель отправил старику в деревню две тысячи рагов и огромный запас зерна на зиму.

— Вот видишь, Карнак — хороший человек.

— Порой я отказываюсь тебе верить, дружище. Не кажется ли тебе странным, что потерявший сына отец вдруг выступает с подобной речью? Дорогой ты мой, да его просто попросили об этом. Известно ведь, что со всяким, кто пойдет против Карнака, может случиться несчастье.

— Не верю я в эти россказни. Карнак — герой. Они с Эгелем спасли эту страну.

— Да — и что же приключилось с Эгелем?

— Все, политики с меня довольно, — буркнул Ангел, — а о религии я говорить не желаю. Что еще новенького?

Балка помолчал и усмехнулся.

— Есть кое-что: говорят, будто Гильдии предложили громадные деньги за Нездешнего.

— Кому это нужно? — искренне изумился Ангел.

— Не знаю, но я это слышал от Симиуса, а у него брат служит в Гильдии писцом. Пять тысяч рагов самой Гильдии и еще десять тому, кто его убьет.

— Кто заказчик?

— Этого никто не знает, но Гильдия предлагает большую награду за любые сведения о Нездешнем. Ангел со смехом покачал головой.

— Нелегко им придется. Сколько уж лет, как никто не видел Нездешнего? Десять? Может, его уже и в живых-то нет.

— Заказчик, видимо, другого мнения.

— Безумная затея — пустая трата денег и жизней.

— Гильдия обратилась к лучшим своим исполнителям. Они найдут его.

— Как бы им не пожалеть об этом.

За свою часовую пробежку Мириэль покрыла около девяти миль — от хижины на горном лугу она спустилась к ручью, пробежала по долине и сосновому лесу, перевалила через гряду Большого Топора и вернулась назад по старой оленьей тропе.

Она начала уставать — сердце билось все чаще, и легкие с трудом качали воздух в утомленные мускулы. Но она не останавливалась, твердо вознамерившись достигнуть хижины прежде, чем солнце доберется до полуденной высоты.

Склон был мокрым от прошедшего ночью дождя, дважды она оскальзывалась, и нож в кожаных ножнах, висевший на поясе, тыкался ей в голую ногу. Она разозлилась, и это придало ей сил. Без длинного охотничьего клинка и метательного ножа, пристегнутого к левому запястью, бежать было бы куда сподручнее. Но слово отца — закон, Мириэль никогда не выходила из хижины без оружия.