Вероника Рот: Переход

Я кладу ножницы на выступ в раздвижной стенке и пытаюсь выпрямиться. Он становится позади меня, и я отвожу взгляд, как только ножницы приходят в действие. Только одна длина волос приемлема для мужчин из Отречения. Я вздрагиваю, когда его пальцы пытаются зафиксировать мою голову и надеюсь, что он не замечает этого, не замечает, как даже малейшее его прикосновение приводит меня в ужас.

- Ты знаешь чего ожидать, - говорит он, накрывая мою голову рукой и подрезая волосы, сегодня он пытается защитить мои уши от порезов ножницами, а вчера он бил меня ремнем. Эта мысль отравляет. Это почти смешно. И мне почти хочется рассмеяться.

- Ты будешь стоять на месте, когда назовут твое имя - ты пойдешь и возьмешь нож, затем ты порежешь руку и прольешь кровь в правый кубок, - наши взгляды встречаются в зеркале, и он почти улыбается. Он прикасается к моему плечу, и я понимаю, что мы почти одного роста сейчас, хоть я и чувствую себя намного ниже.

Затем он нежно добавляет:

- Порез будет болеть всего пару мгновений, затем ты сделаешь выбор, и все закончится.

Мне интересно, помнит ли он, что произошло вчера, или он уже закинул это в другую часть своей памяти, разделяя монстра и отца таким образом. Но я то так не могу, я вижу все сразу: монстра, отца, мужчину, консула и вдовца.

И внезапно мое сердце начинает биться так сильно, мое лицо горит, я едва ли могу это снести.

- Не беспокойся о том, как я перенесу боль, - говорю, - у меня было много практики.

На секунду его глаза как кинжалы отражаются в зеркале, и моя злоба исчезла, взамен пришел страх. Но все, что он делает - это просто-напросто кладет ножницы на край и направляется к ступеням, оставляя меня сметать остриженные волосы, убирая их с плеч и шеи, а еще я должен положить ножницы в шкафчик в ванной.

Затем я возвращаюсь в свою комнату и смотрю на обломки, разбросанные по полу. Аккуратно я собираю их в кучу и скидываю в мусорное ведро возле стола, кусок за куском.

Вздрагивая, я поднимаюсь, мои ноги дрожат.

В этот момент, смотря на пустую жизнь, что я прожил здесь, на разрушенные остатки того немногого, что у меня было, я понимаю - мне нужно выбираться отсюда.

Эта мысль так сильна, что я чувствую силу, наполняющую меня изнутри, как звон колокола и вот она снова у меня в голове: нужно выбираться.

Я подхожу к кровати и засовываю руку под подушку, где скульптура моей матери до сих пор в безопасности, до сих пор так же голуба и блестит в лучах утреннего солнца. Я ставлю ее на стол, рядом возле стопки книг, и выхожу из комнаты, закрывая за собой дверь.

Уже внизу я слишком волнуюсь, чтоб есть, но я все таки заставляю себя съесть тост, чтоб отец не задавал вопросов, я не должен волноваться, сейчас он притворяется, будто меня нет, притворяется, будто я не вздрагиваю каждый раз, когда мне приходится наклонятся чтоб что-то поднять.

Мне нужно выбираться. Это уже как песня, мантра, все, что мне осталось.

Он дочитывает новости, что выпускают Эрудиты, каждое утро, а я доедаю и мы выходим, не проронив ни слова. Мы идем по тротуару, и он улыбается соседям, все, как всегда в идеальном порядке у Маркуса Итона, ну кроме его сына. Но для меня все не так, я не в порядке, я в постоянном беспорядке.

Но сегодня я этому рад.

Мы заходим в автобус, и стоим в проходе, давая остальным сесть, идеальные члены Отречения. Я смотрю, как остальные заходят. Шумные мальчики и девочки из Искренних, и Эрудиты с задумчивыми взглядами. Я смотрю, как Отреченные уступают им места. Все едут в одно место сегодня - в Хуб, черное здание, чьи две колоны уходят высоко в небо.

Когда мы добираемся, на входе отец кладет мне на плечо руку, посылая боль по моему телу.

Я должен выбраться.

Это отчаянная мысль, которую подначивает боль по мере того, как я поднимаюсь по ступеням в зал для церемонии. Мне сложно дышать, но не потому, что мои ноги слабы, а потому что мое слабое сердце обретает силу с каждой секундой. Позади меня Маркус вытирает пот со лба, а другие члены Отречения прикрывают рты, в попытке дышать тише и чтоб не показалось, что они жалуются.

Я смотрю на ступени передо мной, и эта мысль заставляет меня полыхать, эта нужда, этот шанс сбежать.

Мы доходим до нужного этажа и все останавливаются отдышаться, перед тем как войти. Свет в комнате тусклый, окна закрыты, стулья расставлены вокруг круга чаш, в которых стекло, вода, камни, угли и земля. Я становлюсь в шеренгу, между девочкой из Отречения и мальчиком из Дружелюбия. Маркус - напротив меня.