John Tolkien - Властелин Колец (Перевод В. С. Муравьева, А. А. Кистяковского)

– Уж в словесной-то битве никогда еще гном не побеждал эльфа, это первый раз, – добавил он. – Ну ладно, вот попадем в Фангорн, авось сравняемся!

Из Ущельного излога они выехали к Изенгарду и увидели, как поработали онты. Стены они все снесли, камни убрали, и был внутри Изенгарда пышный фруктовый сад, бежала сквозь него быстрая река, а посреди сияло озеро, и в нем отражалась башня Ортханка в своей нерушимой чернокаменной броне.

Путники немного посидели на месте прежних изенгардских ворот; там, будто часовые, стояли два высоких дерева, а за ними открывалась зеленая аллея к Ортханку; они смотрели и дивились, как много можно сделать за недолгое время, и ни живой души рядом не было. Однако же скоро послышалось: «Кгум-кгум, кхум-кхум!» – ив аллее появился Древень, а рядом с ним Скоростень.

– Привет гостям Ортханкского Сада! – молвил он. – Мне сказали, что вы тут неподалеку объявились, но я работал в долине, много еще работы. Вы там, правда, как я слышал, на юге и на востоке тоже не дремали, хорошо поработали, очень даже хорошо.

И Древень похвалил их, обстоятельно перечислив все происшествия: он, оказывается, обо всем знал. Наконец он замолк и долго смотрел на Гэндальфа.

– Ну, ну, – сказал он, – говорил же я, что ты из магов маг. Славно ты потрудился – и под конец одолел Врага. Теперь-то куда едешь? И сюда с чем заглянул?

– Заглянул посмотреть, что ты поделываешь, друг мой, – сказал Гэндальф, – и еще затем, чтобы вас поблагодарить. Без вас бы нам не справиться.

– Кгум, ну что же, оно, пожалуй, верно, – подтвердил Древень, – онты, и то сказать, лицом в грязь не ударили. Насчет этого, кгум, древоубийцы, который торчал здесь в башне, – само собой. Тут ведь еще набежали, числа им не было, бурарум, эти, как их, подлоглазые-косорукие-кривоногие– жесткосердные-озверелые-непотребные-кровожадные, моргшайте-синкахонда, кгум, ну, вы народ торопливый, а их длинное имя выросло за долгие годы мучений, какие мы претерпели от этих, по-вашему, просто мерзостных орков; так вот, пришли они из-за Реки, и с севера, и отовсюду вокруг Лаурелиндоренана, туда-то они не могли, слава Вышним, пробраться.

И он поклонился Владыке и Владычице Лориэна.

– Вот, значит, они, гнусь такая, очень удивились, что мы здесь, они про нас даже и не слышали, хотя про нас и всякий хороший народ тоже не слышал. А эти нас едва ли запомнят, живых-то немного осталось, а какие остались, те потонули в Реке – большей частью. Но вам-то повезло, потому что, не будь нас здесь, степной царь-конунг недалеко бы уехал, а уехал бы – возвращаться было бы некуда.

– Что другое, а это мы знаем, – сказал Арагорн, – и никогда не забудем этого ни в Минас-Тирите, ни в Эдорасе.

– Ну, никогда – это слово длинное даже для меня, – отозвался Древень. – Ты хочешь сказать – до тех пор, покуда пребудут ваши царства, но жизнь онтов куда дольше.

– Начинается новая жизнь, – сказал Гэндальф, – теперь и такое может случиться, что царства людские переживут тебя, друг мой Фангорн. Ты мне лучше вот что скажи: помнишь, о чем я тебя просил? Саруман-то что? Ортханк ему не надоел? Вряд ли ему нравится глядеть из окон, что ты тут устраиваешь.

Древень хитро посмотрел на Гэндальфа; очень уж хитро, как показалось Мерри.

– Ага! – сказал он. – Я как раз и думаю – может, ты спросишь. Не надоел ли ему Ортханк? Еще как надоел, но не столько Ортханк, сколько мой голос. Кгу-умм! Уж я его усовещивал – может, и длинно, если судить по-вашему.

– Как же он терпел? Ты, что ли, сам заходил в Ортханк? – спросил Гэндальф.

– Я-то? Кгу-ум, нет уж, я в Ортханк не заходил, – отозвался Древень. – Это он подходил к окну и слушал, откуда же ему еще было набраться новостей, хотя новости ему очень не нравились. Он их слушал в оба уха, и уж я позаботился, чтобы он все услышал. И прибавил к новостям много такого, что ему полезно послушать. Он чуть не на стену лез. Торопыга, что говорить. Оттого и сгинул.

– Я вот замечаю, друг мой Фангорн, что ты говоришь как бы невзначай в прошедшем времени: «слушал, лез, сгинул». Это как? Он что, умер?

– Да вроде бы пока что не умер, – сказал Древень. – Только вот нет его. Ну да, уже семь дней, как нет. Я его выпустил. От него мало что осталось, когда он уходил, а уж от этого его гаденыша – едва одна тень. Ты мне вот что, ты не говори мне, Гэндальф, что я, мол, обещался его стеречь. Обещал-то я обещал, но с тех пор мало ли что случилось. Он у меня до поры и сидел, чтобы чего не натворил. Ты-то лучше меня знаешь, что я пуще всего не люблю держать всякую живность взаперти, а нет надобности – так и не надо. Пускай себе змея ползает, коли в клыках у нее нет яду!