Джон Норман - Капитан

— Принцесса отрицает предъявленные ей обвинения, — сказал писец.

— Да, — решительно подтвердила Геруна.

В шатре послышался смех. Рабыни не осмелились приподнять головы.

— Правда ли, что стоящий перед нами человек подверг принцессу насилию? — продолжал писец.

— Никакого насилия не было. Все они лгут, это просто россказни, — возразила принцесса.

— Да, это сделал я, — ответил Отто.

При таком ответе толпа удовлетворенно зашумела. Рабыни приподняли головы и с трепетом взглянули на Отто, который осмелился поступить с принцессой так, как будто она была простой рабыней.

— Следует выяснить два вопроса, — провозгласил писец. — Во-первых, мы должны быть уверены, что насилие действительно произошло, а во-вторых — убедиться в том, что человек, смело приписывающий себе такой поступок, действительно имеет на это право.

— Кто из вас, — обратился Ортог к толпе, — хочет быть свидетелем?

— Как видите, таких свидетелей здесь нет, господин, — после минутного молчания толпы торопливо сказала Геруна.

— Насколько я понимаю, господин, — отважился один из воинов, — мы можем говорить открыто и свободно?

— Таков обычай судилищ у дризриаков и ортунгов, — ответил Ортог. — Так вообще принято у алеманнов.

— Сотни человек были свидетелями шествия той, кого они приняли за пленницу или рабыню, — сказал высокий воин в длинном плаще, с золотым браслетом на левом предплечье.

— Это была не я! — закричала принцесса. — Это был кто угодно, но не я!

— У шатра ждут семьдесят простолюдинов, — продолжал воин, — которые готовы прояснить дело, каким бы запутанным оно ни было. Мы привели сюда отряд, обнаруживший неизвестную женщину в коридоре «Аларии», которая тогда решительно и упорно утверждала то, что она принцесса Геруна.

— Не верьте этому, брат, — взмолилась Геруна.

— Приведите сюда людей, которые обнаружили женщину, называющую себя принцессой, — приказал Ортог.

— Прошу вас, не надо! — протестовала Геруна.

В шатер ввели нескольких человек, среди которых были и те, что обнаружили неизвестную женщину.

— Подними голову, — приказал Ортог сестре.

Она послушалась со слезами на глазах, теребя подол платья.

— Внимательно рассмотрите ее, чтобы не ошибиться, — предложил Ортог мужчинам.

Они еще узнают, как устраивать такое оскорбительное опознание, думала Геруна.

— Простите, господин, но это она.

— Да, господин — она самая.

— Нет! — крикнула Геруна.

— Простите, господин, — с сожалением сказал третий воин.

К неудовольствию принцессы, весь отряд, который пристально разглядывал ее, намереваясь добросовестно выполнить свой долг перед судом, оказался единодушным в своем свидетельстве.

Геруна бледнела и краснела под их внимательными взглядами. Она чувствовала себя так, как будто была рабыней, конечно, при множестве оговорок — она не была обнажена, ей не связали руки и не пытались открыть рот, дабы убедиться в красоте ее маленьких, ровных зубов.

— Несомненно, это она, господин, — наконец сказал последний из свидетелей.

Геруна даже вспомнила, что видела некоторых из этих мужчин по время мучительно долгого шествия по коридорам — слышала их присвистывания животный гогот, ощущала на себе одобрительные взгляды и жесты, показывающие, чего она могла ожидать, если бы оказалась в руках именно у них.

— Итак, решено, — заявил Ортог, — насилие, совершенное на «Аларии» на четвертый день предпоследнего кодунга, было совершено над принцессой Геруной.

— Неужели у вас ко мне нет никаких чувств, брат? — подавленно спросила Геруна.

— Я должен установить истину и судить справедливо, — ответил Ортог. — Я — король.

— Вы унизили меня, — возмущенно продолжала Геруна, — забыв, что я из любви присоединилась к вам, покинув дом нашего отца!

— Ты присоединилась ко мне, чтобы стать самой знатной женщиной ортунгов, — ответил Ортог.

— При таком моем унижении, как вы сможете устроить мой брак? — гневно спросила принцесса. — Как вы теперь выдадите меня замуж ради блага ортунгов?

— Это уже неважно, — отмахнулся Ортог. — Ты уже потрудилась на благо ортунгов.

— Как это, господин? — удивилась она. — Я вас не понимаю.

— Продолжай, — кивнул Ортог писцу.

— Не надо! — попыталась протестовать Геруна.

— Правда ли, что тот человек, который сейчас стоит перед вами, госпожа, — спросил писец, — на четвертый день предпоследнего кодунга снял или вынужден был снять ваши королевские уборы и надел на вас веревки, больше приличествующие рабыне, нежели принцессе?