Елена Первушина - Умри, ведьма!

Пришлось притиснуть любопытную бабу к кадушке с грибами и прямо тут же, в погребе, быстро обработать ее, пока болезный супруг надрывался кашлем наверху. Теперь небось язык распускать не будет. Да и к слову сказать, не так уж плоха была она, Дагмар, даже и у кадушки. А свечки, конечно, дорогие, но как без них?

Днем на старого чокнутого колдуна можно было просто не обращать внимания. Кали быстро научился разговаривать сам с собой и скучал не сильно. Но по ночам Глас начинал вдруг скрипеть зубами, стучал кулаками в печную трубу и приговаривал жалобно: «На голову! На голову не лезьте только! Погодите! Да говорю ж вам, погодите ужо! Всем, всем работу дам!»

Кали на полатях лежал ни жив ни мертв и дохнуть лишний раз боялся. Он хребтом чуял, что это не сумасшедший бред, что есть в избе кто-то еще, кроме них с Гласом.

Но и сбегать отсюда, потратив зазря столько сил, не хотелось. А ну как Гласу не сегодня завтра надоест это мученье и он все же надумает расстаться с колдовской силой и помереть?

И достанется все какому-нибудь дураку прохожему. А Кали так и будет всю жизнь мастерить обереги из кожи, меха да бусинок, пока городские стражники до него не доберутся. Даром что колдунов внук, а Силы-то своей совсем никакой нет.

А что до всякой нечисти, колобродившей в избе по ночам, так и на нее есть управа. И Кали с наслаждением стал выкалывать иголкой на каждой свечке шипастый круг — солнечный знак. Большой силы оберег. Говорят, даже островные маги его признают. Глас, свесившись с печки, наблюдал за его работой почти осмысленным взглядом. Кали усмехнулся про себя.

— Слышь-ка, дед, что в городе говорят? — сказал он громко. — Король наш молодой, Рагнар, указ написал. Будто белая магия только та, что от островных магов идет. А прочая вся — черная и огненной смертью караться должна. Как бы тебе бороду-то теперь не подпалили.

Глас захихикал.

— Дурак, — внятно произнес он вдруг, — это они не за мной и не за тобой охотятся. Мы вроде мелкой мошки — неприметные. Это островным магам шеламцы поперек дороги встали. У шеламцев знаешь какая сила! Они душу как есть лесу продали. Я вот тоже хотел, да ошибся малость. А ты к моей Силе руки не тяни. Ты, парень, вот что…

Он закашлял, закряхтел, чтобы потомить внука ожиданием, потом продолжил:

— Ты шеламца найди и ходи за ним, ровно нитка за иголкой. Солдаты шеламца схватят, но жечь не будут. Нет таких дураков, чтобы своими руками колдуна порешили. Они его на земле кольями разопнут али к дереву привяжут, чтоб его голод с жаждой да само солнце убили. А он, пока Сила при нем, умереть не сможет. А ты будь поблизости, улучи момент да и подберись к нему. Он тебе Силу-то свою и отдаст, чтоб только помереть поскорей и не мучиться.

— Как же они его схватят, если он такой могучий? — ехидно спросил Кали.

Он ничуть не удивился тому, что Глас заговорил, словно разумный. Давно подозревал, что дед — та еще шныра.

— Да уж схватят, будь уверен. У шеламцев тоже слабина есть. Островные про нее хорошо знают, а тебе ни к чему.

— Да где ж я его найду, шеламца твоего?!

— Дурак, — спокойно повторил Глас. — И с кем только твоя мать тебя нагуляла? Пойди в ведьмачью ночь на перепутье к старым дубам, сделай себе в кустах ухоронку да смотри, что случится. Не будешь пнем, может, чего и высмотришь.

— Дед! — взмолился Кали. — Отдал бы ты мне сам Силу-то! Что у тебя за жизнь такая, что ты так за нее цепляешься?!

Но Глас уже снова пускал пузыри и, бессмысленно улыбаясь, распевал: «Пока ямочку копали, поросеночки плясали!»

— Тьфу, чтоб тебя и вправду Шелам забрал поскорее! — Кали в сердцах стукнул кулаком по столу. — Ты, видать, будешь на костре гореть, а угольки к себе подгребать!

Ведьмачья ночь всегда приходит нежданно.

Может в последний заморозок, может в ростепель, а может и вместе с молодой травой, выскочит из-за горизонта Олень-Звезда, замашет белым хвостиком, и все в мире замрет на мгновенье. Остановит вечная Ткачиха свой челнок, посмотрит на землю и задумается: какой узор дальше выткать.

В такую ночь, если осталась в тебе хоть капля благоразумия, сиди тихо дома, затвори окна, двери и уста, до рассвета не ешь, не пей, не разжигай огонь в очаге, не смейся, не произноси никакого слова. И с первым лучом солнца дрова в холодной печи вдруг сами загорятся. Это значит: будет тебе на весь год удача. Увидело Солнце твое смирение и запомнило.

Но если нет покоя твоей душе, если в ней все время что-то темное возится, ноет, нашептывает: «Такая жизнь только коровам мила. Пожевал всласть жвачку — да и под нож. Должно быть что-то еще…» И раз ты ради нездешней Власти готов всю жизнь под смертью ходить — тогда иди в колдовские места. И будущее увидеть сможешь, и судьбу свою поменять.