Ланцов Михаил - Маршал 2

- Вот как? - Слегка надулась Ольга.

- Думаете, мне не хотелось вам уступить? - Улыбнулся Михаил. - Губы, глаза... Я смотрел на вас и буквально сам ощущал всю глубину и гамму страсти, что в вас бушевала. Но...

- Так вы боитесь меня? - Ахнула Чехова.

- Да. Мне страшно потерять голову, потому что... - но договорить он не успел, Ольга прижалась к нему, обняла и шепнула на ухо с томным придыханием:

- Если вы ее потеряете, то всегда будете знать, где найти...

Пару дней спустя.

- Товарищ Сталин, - Тухачевский бы растерян и подавлен. - Я все понимаю, но зачем вы помогли Чеховой?

- Неужели вам было так неприятно общение с этой женщиной?

- У меня было острое ощущение, что товарищи стараются меня женить на ней.

- Вы правы, - кивнул Иосиф Виссарионович.

- Но зачем?

- Она влюбилась в вас и готова ради своей страсти переехать в Москву.

- Что, вот так и сказала?

- Да. Записалась на прием к товарищу Молотову и прямо ему сказала об этом. Дело-то непростое.

- А если она германский агент?

- Это - не важно. Она - киноактриса с мировым именем. Мы не можем упускать такой шанс для усиления советского кино. Но иного мягкого способа забрать ее, нежели через брак с вами, нет. Мы же не хотим создавать совершенно неуместный скандал с союзником?

- Товарищ Сталин, - попытался отказаться Тухачевский, - Ольга изнеженная и избалованная особа. И потом она слишком красива. Это сколько завистников появится! А я и сейчас далеко не всеобщий любимец.

- Товарищ Тухачевский, неужели вы боитесь трудностей? Переманивание Ольги ведь дело государственное, политическое. Вы понимаете это? Этот вариант - единственный для политически корректного получения одной из самых талантливых и эффектных актрис Европы. Помните, мы с вами обсуждали кинофильмы, которые будут сняты в будущем?

- Так вот оно что...

- Да. Именно это. Мы должны вывести советский кинематограф на мировой уровень, а не как сейчас - перебиваться переделками либо кустарными поделками. А для этого нам потребуются не только сюжеты, сценарии, художественные решения и прочие детали, но и актриса, одно имя которой будет привлекать зрителей в кинотеатры. И вы, как ответственный сотрудник самого высокого уровня должны поступиться своими принципами ради дела. Сами же мне говорили о том, что результат превыше всего.

6 октября 1939 года. Москва-Лондон-Берлин

Тухачевский уже неделю практически жил в развернутой на территории Кремля Ставке главного командования. Огромная карта Польши с прилегающими территориями, утыканная значками, с обозначениями войск и пометками. Неугомонная суета огромного отдела связи и дешифровки и многое другое. Война еще не началась, а Генеральный штаб был уже переведен в полную боевую готовность, да не просто так, а на казарменном положении. Да еще, до кучи, потихоньку терроризировал, держа в тонусе штабы частей и соединений, готовящихся принять участие в польской кампании. Шли перепроверки линий связи, учебные тревоги восстановительных бригад, отработка экстренных режимов связи и так далее. За эту неделю люди уже стали потихоньку даже втягиваться в подобный ритм после достаточно спокойной службы мирного времени.

Да и война с Польшей началась как по нотам. По крайней мере, с политической точки зрения.

После провокации на границе, когда немецкие солдаты, переодетые в польскую форму учинили небольшой погром своих же пограничных постов. После чего Берлин выкатил Варшаве требования, идущие в струе в уже пару месяцев проводимой пропагандистской накачки, повествующей о тяжелой судьбе польских немцев и свинском отношении к ним на территории ясновельможных панов.

Как несложно догадаться, поляки пошли в отказ и заявляли, что понятия не имеют о чем речь. Их поддержали в Лондоне и Париже, понадеявшись на благоразумие Третьего Рейха, который 'не хочет войны против старой коалиции'. Две недели шли препирательства на самом высоком уровне, которые, естественно ни к чему не привели. Поэтому двадцать седьмого сентября Берлин выдвинул Варшаве ультиматум - выдать в трехдневный срок всех участников нападения на германские пограничные посты. А так как никакой вразумительной реакции не последовало, тридцатого сентября в двадцать три часа вручил польскому послу в Берлине ноту об объявлении войны. А уже в три часа утра следующего дня, заранее подведенные к границе войска, перешли в наступление.