Наталья Некрасова - Исповедь Cтража

А мой мир — внутри меня. Даже если случится так, что все мои дурные предчувствия оправдаются, — Королевство, Нуменор, моя вера, все прошлое моего народа будут во мне. И я не стану сдаваться. Я буду бороться, даже не видя надежды. Я передам все это дальше — детям своим, внукам… Ибо иначе нет смысла в жизни.

Скажут, что я пристрастен, что я выискиваю в Книге несоответствия, толкую их превратно. Но ведь и сама Книга такова. Там события также толкуются так, как выгодно летописцу, так, чтобы оправдать и возвеличить своего бога. Не может быть беспристрастным человек, который любит и ненавидит, который радеет за что-то или сражается против чего-то. Да мы даже по поводу вкуса пива спорим, а уж здесь-то…

Самое смешное, что, даже будь мы с Борондиром свидетелями всему, что описано в Книге, мы все равно не сошлись бы в толкованиях. Разные мы.

Значит, все напрасно?

Да нет. Нет.

Мы никогда не сойдемся в том, откуда что пошло и что лежит в самом начале, ибо время вспять не повернуть, а с богами, увы, мы встретимся лишь тогда, когда уже не будет смысла что-либо друг другу доказывать. Мы можем сойтись лишь во взгляде на то, что происходит сейчас.

А вот тут… кстати, что все же для них в жизни ценно? Что для них значат любовь, верность, дружба, честь? Если мы одинаково смотрим на эти понятия, тогда нет смысла погружаться в былое…

Я подожду, пока Борондир проснется. Подожду…

Как же тяжела бессонница…

Как же тяжелы мои думы…

А времени уже, почитай, нет. Догорит свеча — и все…

А господин Советник меня пытается купить… Теперь я понимаю, зачем я ему. Тем более он меня не получит. Да, господин Линхир верно говорил — любому порядочному человеку однажды приходится делать выбор. Приятно осознавать себя порядочным человеком.

Мне кажется, что это тоже испытание. Мне кажется, что мой наставник незримо следит за мной. И ждет моего выбора. Я почти уверен в этом. И мне кажется, что он тоже уверен во мне. Что я мог бы сделать?

Первый выбор — продать душу. Не хочу.

Второй — сделать вид, что я продался, остаться и выведать все, что смогу. Боюсь, мне это просто не под силу. Я не умею играть в такие игры. На такое были бы способны Линхир или Хальдор — но не я.

Третий выбор — уйти. Скрыться. Разыскать тех, кто когда-то выбрал меня — если это, конечно, не случайность. Найти союзников. Может быть, поговорить с Линхиром — если он уже не скрылся. Потом я сумею определить, что для меня сейчас самое важное, что я могу сделать и что вообще происходит.

Первый выбор самый легкий.

Второй — самый трудный.

Третий — тот, что подходит мне.

Хальдор остается. Я говорил с ним. Мы оба — ученики господина Линхира, нам ли не понять друг друга? Что же, я спокойно могу уйти. Здесь будет кому продолжить наше дело. Теперь мой уход — не бегство. Любопытно, сколько еще незаметных, незнакомых мне людей Линхира остается здесь, с Хальдором? Узнаю ли я их когда-нибудь? И — неужели он настолько ценил и берег меня, что далее от этого опасного знания оградил меня? И заслужил ли я это? Или… или у меня просто другое задание?

Я сидел над раскрытой Книгой и думал о том, как мало судьба отвела мне времени. О том, что на самом деле я просто человек, который хочет жить так, как считает нужным, которому больше всего на свете нравится копаться в старых рукописях и разгадывать древние тайны. Мне не хочется борьбы. Я люблю покой и уединение. Но я люблю свою страну и прошлое своего народа. И покой сейчас — непозволительная роскошь. Я должен выяснить, что происходит, и, если действительно возвращается Тень и я это понимаю и вижу, — я должен открыть глаза другим, а если не получится, противустать ей ради спокойствия тех, кто не видит ее.

Какие выспренние слова… Просто я должен сделать то, что смогу, вот и все.

А продать душу… Любопытно, как вообще такое возможно? Кто может назначить человеку такую цену, чтобы он продал душу?

Я подумал о себе — и не нашел такой цены.

— Ну-ну, — послышался насмешливый голос. Я поднял голову. Передо мной, по другую сторону стола сидел тот самый белокурый юноша из моих снов. Значит, я сплю. Что же, приятный сон.

— Будем знакомы, — сказал я. — Галдор.

Он улыбнулся.

— Мое имя вам ничего не скажет. Зовите меня… м-м-м… Странник. Да. Вполне подходит.

Я смотрел на него. Он был очень юн, лет двадцати, не более. Светлоглазый, хрупкий, очень красивый, с наивным восторженным лицом. Однако манера разговора настолько резко расходилась с его внешностью, что мне стало не по себе.