Куно Ольга: Голос моей души

Ольга Александровна Куно

Голос моей души

Что делать, если вас оклеветали, лишили титула и посадили в тюрьму, а ваша сокамерница оказалась призраком, да к тому же весьма острым на язык? Конечно же, бежать! А призрак поможет. Предупредит об опасности, укажет дорогу и поддержит весёлой болтовнёй в трудную минуту. Остаётся перебраться за границу, начать жизнь с чистого листа и надеяться, что рано или поздно призраку удастся возвратиться в собственное тело и обернуться молодой привлекательной женщиной. А уж тогда берегитесь, обидчики!

Глава 1.

Я вижу небо разве только во сне,

Что с энных пор неудивительно даже:

Я этой участи достоин вполне -

Ведь таково, признайтесь, мнение ваше!

Канцлер Ги, "Bagerlee Blues"

В тюрьме всё было, как всегда: тихо, пусто и темно. Единственным источником освещения являлся одинокий факел, догоравший в дальнем конце коридора. Его прилежно зажигали раз в сутки, даже не знаю, для чего и для кого. Когда он догорал, эта часть тюрьмы погружалась в абсолютную темноту - до истечения суток и очередного прихода стражи. Именно с такой частотой представители правопорядка посещали нижний тюремный этаж. Здесь содержались те заключённые, о существовании которых все предпочитали забыть.

Я устроилась на своём обычном месте под потолком, над головой у прикованной к стене узницы. Она стояла, вернее, фактически висела, склонив голову вниз, и уже давно не подавала признаков жизни. Поднятые вверх руки были скованы цепями, прикреплёнными к проделанным в стене кольцам. Длинные пряди давно нечёсаных волос свисали, закрывая лицо от посторонних взглядов, которые, впрочем, некому было устремлять в сторону заключённой. Кровоподтёки на руках давно засохли и теперь покрывали кожу тёмной коркой. На блузе - бурое кровавое пятно, распространившееся также и на юбку. Молодая женщина пока дышала, но совсем слабо. Я с грустью окинула её ещё одним взглядом. Долго она не протянет.

Сперва я даже не услышала звук, а скорее почувствовала лёгкую вибрацию в воздухе. Кто-то идёт. Странно. В это время суток обхода не бывает. Или, возможно, у меня окончательно сбилось ощущение времени? При моих нынешних обстоятельствах это не мудрено.

Но нет, как вскоре оказалось, я была права. Это действительно не был регулярный обход. Просто в камеру доставили нового заключённого. Заинтересовавшись, я немного передвинулась со своего места, чтобы иметь возможность получше рассмотреть происходящее. Видимо, узник был из непокорных. Во всяком случае вели его двое стражников, заломив руки за спину. Ещё один стражник шёл впереди. Именно он открыл дверь камеры, той самой, в которой находилась и я, после чего заключённого зашвырнули внутрь. Он не удержался на ногах, зашипел и выругался, сильно приложившись плечом и рукой об пол.

Дверь захлопнулась и была сразу же закрыта на замок. Не задерживаясь, стражники зашагали прочь. На узницу бросили лишь мимолётный взгляд. Никакого изменения в её состоянии никто уже не ожидал.

Всё ещё ругаясь, мужчина поднялся на ноги. Подошёл к двери, потирая на ходу ушибленное плечо. Там, где он ударился наиболее сильно, был разорван рукав. Впрочем, это не слишком ухудшило состояние одежды заключённого. Не заправленная рубашка, давно утратившая белый цвет, уже была разодрана в нескольких местах, к тому же у неё оторвалось несколько пуговиц. Однако когда-то одежда была дорогой и весьма приличной; это и сейчас можно было определить по изящному, но перепачканному воротнику и сохранившимся пуговицам, насколько я могла судить со своего места, серебряным.

Я ожидала, что узник станет кричать стражникам вслед. Трясти решётку, угрожать, требовать, биться в истерике. Рано или поздно так делают очень многие. Почти все. Но, видимо, было не то слишком рано, не то слишком поздно. Заключённый просто мрачно смотрел туда, откуда его недавно привели. Туда, где только что исчезли из виду спины его конвоиров. Потом развернулся и со вздохом оглядел камеру. Видимо, его несколько дней продержали в каком-то другом месте, прежде чем перевести сюда. И он уже успел понять, что криками тут ничего не добьёшься. Однако же и отчаянье ещё не овладело им окончательно. Это видно по взгляду - напряжённому, злому, тоскливому, но не потухшему. Впрочем, долго ли ему осталось? В такой глубине гаснет всё, как ежедневно демонстрирует самым непонятливым одинокий чадящий факел. Может быть, его для того здесь и оставляют?

Узник посмотрел на прикованную к стене девушку, нахмурился, покачал головой. Больше никого не увидел.