Роберт Говард: КОНАН. КАРАЮЩИЙ МЕЧ

Сказать, что рассказ «За Черной рекой» родился на пепле « Вол ков у границы», означало бы утверждать очевидное. Однако на этот раз Говард почти полностью избавился от влияния Чемберса. Лишь несколько имен демонстрируют первоначальную связь (например, Конаджохара была перенесена из «Волков у границы», а Балтус позаимствован из «Красной ножки»), «За Черной рекой» — это в чистом виде Говард.

Рассказ этот был особенно дорог Говарду. В письме Огасту Дерлету он признался: «Хотел посмотреть, сумею ли написать интересно о Конане без упоминания о сексе». С Лавкрафтом он был еще более откровенен, сообщив, что последнее произведение, отданное в «Уэйрд тэйлз», было «сериалом о Конане из двух частей: “За Черной рекой” — история о первопоселенцах... В рассказе о Конане я попытался полностью изменить стиль и место действия, отказавшись от экзотических затерянных городов, гибнущих цивилизаций, золотых куполов, мраморных дворцов, танцовщиц в шелках и так далее и сделав фоном повествования леса и реки, бревенчатые хижины, пограничные форпосты, поселенцев в одеждах из оленьих кож и раскрашенных дикарей».

Полностью же свои чувства в отношении этой повести Говард раскрыл в общении с Новелайп Прайс.

Боб начал рассказывать. Но он не ругал цивилизацию, напротив, он восхвалял простые вещи, к вторые цивилизация дает: возможность по стоять на углу, поговорить с друзьями, прогуляться под теплыми лучами солнца б сопровождении верного пса, собирать кактусы вместе с любимой девушкой.

(...)

Я продал Райту похожую вещь несколько месяцев назад.— Он повернулся и посмотрел на меня. В глазах его горел огонь.— Я чертовски удивлен, что он ее взял. Она отличается от других моих историй о Конане... никакого секса... только мужчины, сражающиеся против дикости и зверства, готовых их поглотить. Я хочу, чтобы ты ее прочитала, когда она выйдет. Она полна важных мелочей, присущих цивилизации, мелочей, благодаря которым люди считают, что ради цивилизации стоит жить и умирать.

(...)

Он был так возбужден, потому что это была повесть о его стране, и эту повесть принял издатель! Бобу хотелось написать о своей родине, и не заурядную историю о Диком Западе с ковбоями и перестрелками, хотя кто знает, возможно, подобные книги еще была нужны. Нет, его душа стремилась выразить нечто большее! Поведать простым языком о трудной судьбе первопоселенцев, вынужденных сражаться с варварским народом... Роман, описывающий страх пионеров, пытавшихся создать новую жизнь, и страх индейцев, пытавшихся спасти обреченную страну, стая бы лучшим романом об американском юго-западе.

(...)

Я попробовал написать эту повесть, чтобы посмотреть, что с ней станет делать Райт. Я боялся, что он не возьмет, но он взял! Господи, он взял!

Многие исследователи творчества Говарда считают «За Черной рекой» его лучшим произведением, заключающим в себе сущность его философии: «Варварство — естественное состояние человечества... Цивилизация неестественна. Это каприз обстоятельств. А варварство всегда торжествует в итоге». Действительно, все персонажи, не являющиеся варварами, находят в повести свою смерть: первым примером, конечно, является купец Тиберий, в миниатюре воплощающий в себе упадок цивилизации; он изображен с явным презрением, как человек, не желающий приспособить свои цивилизованные привычки к жизни у границы. Но даже лесорубы, родившиеся среди цивилизации, но вынужденные прожить всю свою жизнь в диком краю, не в силах на что-либо надеяться: «Изначально дети цивилизации, аквилонцы вернулись к полуварварскому состоянию в силу обстоятельств, в то время как Конан был прямым потомком тысячи поколений варваров. Они приобрели повадки дикаря со временем — он обладал ими с рождения. Он выделялся среди них гибкостью и отточенностью движений. И если аквилонцы были сродни волкам, то сам Конан — тигру». Из-за этого погибли жители пограничья Балтус и Валанн, и гений Говарда не стал жертвовать повестью ради обычных традиций жанра.

Многое писалось о точном смысле последнего абзаца. Его ошибочно приписывают Конану, как если бы это были его чувства, но слова эти произносит не Копан, а безымянный житель леса. То, что варвары всегда в конечном счете торжествуют, следует из только что произошедшего: лишь Конан и пикты пережили суровое испытание, ибо сама их природа в том, чтобы выживать. О том, что у Конана на самом деле гораздо больше общего с пиктами, с которыми он сражался, чем с аквилонцами, Говард дает понять еще раньше: