Виктор Некрас - Ржавые листья

Всё рухнуло. Всё. Всё.

Внизу по дождь вышел Ратхар, кутаясь в валяный плащ, косо глянул на меня, поёжился и зашагал к воротам, старательно обходя лужи. Я подняла руку и молча перекрестила его вслед. Старый урманин не был христианином, как я, он верил в своих богов, но я знала — моему богу, тому, единому, это всё равно.

Спаси и сохрани, — шепнули губы.

Из-за угла терема вывернулись трое. Тоже в плащах, только видлоги откинуты на спину, а головы в шеломах. Да и на плечах под плащами что-то топорщится — не иначе, брони. А сзади полы плащей приподняты длинными мечами.

Я зажала себе рот руками, чтоб не закричать. Нельзя кричать, нельзя! Ратхар, коль сможет, так он и сам вывернется, а не сможет, так и мой крик ему не помощь. А вот себя выдам с головой тогда.

— Эй, стой-ка!

Урманин даже шага не ускорил, и уж вестимо не оборотился. Притворился, что не слышит или не понял, что зовут его.

— Эй, Ратхар!

Вот тут выдержка ему изменила. Ратхар оборотился и ощерился лесным волком, плащ отлетел в сторону, пластаясь по слабому ветру, словно крылья, в руках тускло блеснули меч и нож. Кмети отпрянули посторонь, охватывая его полукольцом и тож сбрасывая плащи. Лязгнуло и заскрежетало железо, сшибаясь и высекая искры, разбрасывая брызги и пятная одежду. И невестимо кто одолел бы в этом бою, будь он честным.

Но честного боя не было.

С крыльца кто-то что-то каркнул властным и хриплым голосом, указал облитой кольчугой рукой, роняя в грязь дождевые брызги. С дальней вежи, прямо с заборола стремительно свистнула стрела, с другого — другая. Ратхар шатнулся, но старого урманина не так уж просто было свалить. Он сделал новый шаг, и кмети попятились, опуская мечи. Казалось, сделай он ещё шаг — и они ударят в бег. Но просвистела ещё одна стрела, и вой на веже опустил лук.

Ратхар лежал ничком на грязном утоптанном дворе терема, из-под него уже натекала лужа крови, смешанной с дождевой водой. Я попятилась назад с гульбища. Не надо, чтобы меня видели, не надо! И тут я остоялась, как побитая громом.

Они окликнули его по имени! Они знали!.. Но кто мог?!

Потвора!

Я бросилась к двери, распахнула её и выскочила в переход. Потвора стояла у самой двери и, завидя моё лицо, шарахнулась посторонь.

— Сука! — прошипела я. — Змеища подколодная.

Чернавка отскочила ещё дальше, но я уже ухватила её рукой за воротник. Плотная льняная ткань затрещала, но выдержала. Я швырнула Потвору через порог, она споткнулась и растянулась на полу. Я с маху пнула её носком сапога под рёбра. Упругое, какое-то багровое бешенство плескалось у меня в висках. Чернавка перевернулась на спину и пискнула в ужасе:

— Госпожа княгиня, пощади, это не я!

Я остоялась на миг. А если правда не она?

— Я всё время у двери была, сторожила, чтоб не вошёл к тебе кто! Госпожа княгиня!..

А ведь и верно, — подумала я, опуская уже вновь занесённую для удара ногу. — Она ж всё время была за дверью. Я вспомнила, что пока я говорила с Ратхаром, за чуть приоткрытой дверью всё время мелькал Потворин синий летник. И когда урманин уходил, она тоже была в переходе. И когда я выскочила — тоже.

Видно угадав по моему лицу, что гроза миновала, чернавка зарыдала в голос. Я обессилено села подле неё прямо на пол и погладила её по плечам, тоже смахивая слёзы.

— Ладно, прости Потвора. Погорячилась я, не подумала. Прости.

— Княже Владимир! — дверь, чуть скрипнув, отворилась.

— Ну, что ещё?! — недовольно отозвался великий князь, оборачиваясь. Никого видеть не хотелось: Владимир ломал голову, как выбраться из той грязи, в кою влез по собственному неразумию и похоти. Дочка Волчьего Хвоста, вестимо, не пожалеет ярких словечек, расскажет отцу про всё. А Военег Горяич не таков, чтоб спускать обиду кому-либо, пусть даже и великому князю. Перекинется воевода к радимичам, как пить дать. Тогда никоторый Гюрята Рогович или Ольстин Сокол его не удержат. А Сокол и вовсе — не переметнулся бы вместе с ним… Он с Волчьим Хвостом в своё время и Дикое Поле прошёл, и Планины, и Родопы, и Кавказ. А плохо тебе тогда будет, великий княже, — сказал сам себе Владимир Святославич.

— Ну? — повторил он, завидя высунутую в дверной проём голову теремного слуги. — Чего там стряслось?

— Послы от древлян прибыли, — с лёгким недоумением сказал вестоноша. — Аж сам Мстивой Ратиборич вроде.

— О как?! — Владимир поднял брови.

— Ага. На лодье с белым щитом.

Это могло значить только одно — мир. Самый непримиримый ворог Киева, Мстивой Ратиборич — и смиром! Владимир перевёл дух, боясь даже верить тому, что услышал.