Михаил Шалаев - Владыка вод

Посидели маленько старики в обалдении. И только Смел открыл рот что-то сказать, как высунулась в дверь жена Сметлива:

— Эй, иди-ка сюда.

Сметлив тяжело поднялся, прошаркал в дом. Что он жене говорил, Смел и Верен не слышали, слышали только ее — кусочками: «…одна по хозяйству?.. пьянь притащил! Да сколько еще…» Потом вдруг что-то грохнуло — и стихло, и на крыльцо выскочила жена Сметлива, большая дряблая баба с плаксивым и злым лицом. Сшибив по пути опустевший, к счастью, кувшинчик, она, переваливаясь, выбежала на дорогу и запылила в сторону жилища своей матери. Следом на крыльцо вышел Сметлив, проводил жену хмурым взглядом. Тяжело вздохнув, сел на табурет. «Так о чем мы?» И, не дождавшись ответа, обхватил руками седую голову: «Уйти бы куда глаза глядят…» — «Так и пойдем», — осторожно вставил Смел. Но Сметлив выпрямился и раздраженно махнул рукой: «Куда тут пойдешь — не сегодня-завтра сеть понадобится…» Смел понурился, притих, шевеля шершавыми губами. А Верен резко поднялся: «Идти пора. Дел много».

И остался Сметлив один перед темным провалом распахнутой двери пустого дома.

Дел и правда было много. Остаток вечера, почти всю ночь и еще полдня назавтра Верен не разгибаясь доделывал самые срочные заказы. Потом разнес их, а остальные вернул с извинениями. Расплатился с долгами у Дюжа и молочницы, раздал еще кое-что по мелочи. У Смела долгов не было — ему не давали, но и он сновал по поселку с загадочным видом. Верен поймал его и предупредил, что вечером надо сходить к Сметливу. После этого зашел в лавку и коротко сказал Скуп-сыну: «Побереги колечко. Я принесу то, что ты хочешь».

Он потратил большую часть оставшихся денег на съестное, вернулся домой и собрал дорожный мешок. Вот и все. Оставалось только дожить до завтра. А, нет. Еще Сметлив.

Смел уже ждал его, сразу и отправились.

Сметлив сидел на своем табурете, сосредоточенно дышал, будто со вчерашнего вечера так и не сдвинулся с места. Так же валялся на крыльце опрокинутый кувшинчик, так же темнела провалом распахнутая дверь пустого дома. Они подошли и сели, как накануне. Никто не сказал даже «долгих лет».

Тяжелым было молчание. И не находилось слова, чтобы начать. Сметлив заговорил сам: «Что, — хр-р… их-х! — уже собрались?» — «Шобралищь. А ты, Шметлив…» — Сметлив вяло отмахнулся рукой и стал смотреть мимо них, туда, где, наливаясь злобной краснотой, тонул в море закат. «Шметлив, а может, как-нибудь?..» — «Нет, — медленно выговорил тот, — и нет — хр-р… их-х! — И вы зря идете.» — «Почему?» — «Когда к ногам уже груз подвязан — хр-р… их-х! — не время искать приключения. Идти, как я понимаю, надо в Овчинку. Так мне туда не дойти. И вам, не угодно ли, тоже. Орлан-то не зря кричал.» — «Но ведь Управитель шкажал…» — «Что он сказал? Ничего он — хр-р… их-х! — не сказал. А впрочем… не слушайте меня. Может, я просто завидую…» Тогда Верен сказал: «Подумай еще». Но Сметлив медленно покачал тяжелой седой головой и снова стал смотреть туда, где от заката осталась уже только тонкая багровая полоса. «Швидимщя», — печально сказал Смел, уходя.

Как раз в том месте, где в Большую Соль впадает Живая Паводь, высится над морем изъеденная терпеливым прибоем и нахрапистыми ветрами скала. На вершине ее есть углубление, куда волны захлестывают только в самые злые зимние штормы. Здесь и собирается тончайший песок, единственно годный для часов. Об этой скале и говорил Управитель.

Верен, забравшись по крутой, едва намеченной среди камней тропинке, присел отдышаться. Внизу, у подножия, видел он развалины Береговой Крепости — ее взялись строить перед самой высадкой эльмаранов, да не успели, и бросили, и с тех пор Большая Соль год за годом отгрызает от нее большие и маленькие куски. Дальше по берегу лежал поселок в дымчатом утреннем свете. Редкие сосны не заслоняли домиков, обшитых седыми от соли досками; робкие улочки будто невзначай сходились в середине на площади, где стояли три больших дома: присутствие десятинного наместника, лавка Скупа и постоялый двор Дюжа, в бражной у которого Верен провел чуть не половину жизни; у самой воды чернели опрокинутые лодки, сараи для сетей, выдавался в море деревянный мол. И тянул, тянул вдоль берега ветер — тот, от которого хочется вечно жить.

Среди прочих отыскал Верен взглядом и домик, в котором жили Капелька с матерью. Заброшенный, темный, нежилой. Туда так никто и не вселился.

Задумавшись, Верен даже вздрогнул, когда захрустел щебень под ногами подходящего Смела. Смел был не в духе, вместо приветствия только кивнул. Старики, присев на корточки, развязали свои мешки и стали прикидывать, на сколько им хватит еды. Получалось — не надолго. «Ничего, — заключил Верен. — Я сеть захватил. Может, поймаем чего». Он ожидал худшего, но Смел принес неожиданно приличные харчи: три молочных лепешки, которые долго не черствеют, голову сыра, немного соленой баранины. «Где деньги-то взял?» — «Инштрумент продал кой-какой…» — «Зря.» — «А что мне ш ним делать?» — «Ну все-таки.» — «Ай, теперь вще равно…» — «Что-то Управитель долго не идет.» — «Шлушай, а ешли он пошутил?» — «Да вряд ли.» — «Тихо-тихо!» — Смел замер, вслушиваясь.