Инесса Ципоркина - Меня зовут Дамело. Книга 1

А бывает так, как сейчас: лицо стоящего невдалеке проясняется, точно закончилось действие гипноза, зрачки его расширяются, сбивается дыхание, вы УЗНАЕТЕ друг друга и ты чувствуешь, как петля лассо затягивается, лишая воли, стреноживая — неважно, тебя или того, кто напротив.

Ставки сделаны. Ставок больше нет.

Дамело попробовал прикрыть глаза, разорвать зрительный контакт, напомнить себе, где он и куда направляется, но чужая жажда, осязаемая словно прикосновение, не отпускала, палила огнем. Индеец посмотрел еще раз: какая. На деле-то все равно было, какая — дурнушка, красавица, блондинка, брюнетка. Главное — своя. Ей тоже каждый раз требуется новое тело, новое лицо, новый член, у нее так же, как у тебя, сбита настройка по умолчанию. Природа настраивает человека на семью, на потомство, заставляет искать стабильность, верность и заботу. А вы вон что — сидите на опасном, унизительном удовольствии, после которого зловонная стая страхов только гуще, ближе, наглей.

Странная штука страхи. Дамело столького боялся, что уже и счет потерял. Боялся крикливых теток, которым никогда не пофиг и «здесь же дети ходят!», хотя какие дети в ночной подворотне… Сообщений о случайной беременности, которая на деле не что иное, как ловчая яма для завидного холостяка, боялся. Боялся потерять контроль, но и брать его на себя — тоже боялся. Боялся исполнения предназначения и неисполнения. Вот так наткнешься на что-то вековечное, из древней легенды, и у него, и у тебя свое предназначение, не выполнишь — умрешь, а что делать и как, не подскажет никакой суфлер, давно забыты напутствия богов, перепутаны роли и перевраны реплики.

— Эй? — обращается к нему, задумавшемуся, та, которую индеец выбрал. Или она — его. И вдруг звонко щелкает пальцами перед самым его лицом: — Вы выходите?

— Мы выходим, — кивает Дамело, перехватывая тонкое запястье. — Конечно, выходим.

На избраннице Сапа Инки блестящая черной лаковой кожей куртка — новехонькая, без единой трещинки-царапины, пахнущая магазином, потертые джинсы, порванные на коленках, на шее — длинный голубой шарфик, с которым столько всего можно придумать, даже если в запасе лишь несколько минут.

— Не порви, — шипит она, когда Дамело расстегивает молнию на куртке и нечаянно цепляет свитер, — сестра меня убьет.

Что-то новое, что-то старое, что-то взятое взаймы и что-то голубое. Невеста. Знать бы еще чья.

У нее сладкая кожа и волосы цвета чеканной бронзы. Кечуа заталкивает во влажный, распухший от укусов рот изрядно помятый шарф. «Невеста» мычит и цепляется за Дамело, но до плеч мужчины дотянуться не может — спущенная до локтей куртка и задранный под горло свитер спеленали ее, будто младенца, и только голые, круглые коленки свободны и не останавливаются ни на минуту. Они то сходятся, то расходятся, пока индеец расстегивает пуговицы на рубашке — партнерша, прежде чем получить кляп в рот и засос на шею, пожелала, чтобы он разделся. Хотя бы до пояса.

Сквозняки вгрызаются в обнаженную кожу, точно псы. Они и воют, и гуляют здесь свободно, как бездомные, оголодалые псы. Индеец, конечно, не выяснял, что за место им предстоит осквернить. Но судя по плакатам на стенах, то ли старый кинотеатр, то ли бывший дом культуры. Глупо думать об этом в момент, когда твои ладони наполняют крепкие женские ягодицы, а сам ты уже на подходе, стоишь на цыпочках и не дышишь, ловя разрядку. Зато после можно и оглядеться. И обнаружить, что с ближней стены за тобой наблюдает удивительно знакомая трехглавая тварь. И что волосы «невесты» изменили цвет. Теперь они цвета воронова крыла с прядями алыми, словно артериальная кровь.

— Сталкер? — сипит без голоса Дамело. — Как ты это сделала?

— Придурок, — ласково говорит загнавшая добычу гончая, выплюнув себе на грудь изжеванную голубую тряпку. — Всегда любила придурков. Вы так прекрасны, что от вас невозможно отказаться.

Сталкер извивается, сбрасывая куртку, освобождая руки, голая снизу до пояса разорванных трусов и от пояса вверх — до ямки между ключиц. Там, под складками задранного свитера, наливается багрянцем отметина, которую ей поставил Дамело. Первая и последняя метка: мы были вместе. Детка.

— И отсюда все мои неприятности в жизни! — со вздохом заканчивает Сталкер. — Я просто взяла то, что мне обещала змеиная мать. Мне бы ты не дал, а какой-то прошмандовке, которую видишь в первый раз — пожалуйста. Ну вот чем, чем я хуже них?

Несмотря на печальные, почти плаксивые интонации улыбка на губах Сталкера — торжествующая. А вокруг губ — поплывшая, размазанная помада, будто у хорошо потрудившейся шлюхи. Бело-голубая, нежная, словно шелк, невесточка исчезла, как дым. А жаль. Индейцу кажется, она бы ему понравилась — потом, когда схлынет одно из двух наваждений, туманящих разум. Когда развеется морок иллюзорной свободы, летящей по венам чистым героином.