Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 1

Так и случилось: очередной, ничем особо не примечательный поцелуй неожиданно привел к череде событий, от которых Катина жизнь закружилась крохотным торнадо в миксере. Размашистые подростковые мечты перемололо, перетерло, перемешало — и улеглось болотцем, оставив залежи воспоминаний и фото в семейном альбоме: растерянная Катерина в непомерно большом пальто и гордый Игорь с объемистым свертком на руках. В свертке — Витька, но на фото его не видно. Витькино присутствие в своей жизни Катерина ощущала даже во сне. Сыну незачем было попадать в фотоальбом, пленкой для его изображений служило Катино сердце. Чего еще хотеть порядочной девушке из хорошей семьи?

Катерина никогда не протестовала против того, чтобы считаться именно такой девушкой. Ей хотелось, чтобы рядом и вокруг были работящий муж, собственный дом и здоровые дети. Полноценный женский мир, за пределами которого — обжигающий холодом вакуум открытого космоса. Знай свой предел, организм. Стой на своей половине пола, женщина.

Но она переступила невидимую грань, во второй раз покинув шахматную половину. Всего лишь усомнившись в том, что муж ее Игорь через день работает до полуночи и ездит в командировки дважды в неделю. Как выяснилось, муж ее Игорь являлся борцом с моногамией не хуже своего исторического тезки по фамилии Рюрикович. «Были у Игоря потом другие жены, но Ольгу чтил более других».

Кстати, ту женщину звали не Ольгой, а как-то нелепо, Гаянэ, что ли, а может, вообще Зарема. Восточная наложница — очи долу, косы до полу. И хищный чаячий голос, выдающий несгибаемую жизненную силу. «У нас с ним взаимопонимание, мы будем вместе по-любому…» «По-любому» она произносила как «полюбовно», складывая полные губы набухшим алым бутоном. Почему-то это зрелище вызвало у Кати тошноту и она отдала Игоря без борьбы, лишь бы никогда больше не видеть этих губ, сложенных точно для слюнявого поцелуя.

Отвлекшись на неприятные воспоминания и на заставку с попеременно моргающими котиками, Катерина и не заметила, что выбивает на клавиатуре ритм «I cross the stream, I have a dream». Под мизинец подвернулся enter, клавиша судьбы. На этот раз Катя не сама сделала шаг — случайность столкнула устоявшуюся, мирную жизнь с шахматной половины в пропасть. Над монитором поднялось облачко дыма, похожее на крохотный ядерный гриб, сквозь дым пробился и расцвел золотыми астрами огонь, цветы, не мешкая, превратились в шустрого багрового зверя, взбежавшего по занавескам к потолку и присевшего там закусить нелюбимыми книгами, сосланными на вечное поселение на самую верхнюю полку. Не прошло и пяти минут, как маленький Катеринин мир горел, а сама Катя, получившая удар током при попытке потушить монитор водой, тихо умирала на полу. При этом глаза ее, как бы не участвуя в проблемах остального тела, заинтересованно разглядывали ручейки огня, текущие по потолку таинственными опрокинутыми реками.

Катя попыталась вообразить, будто летит она над огромным вулканическим полем, через которое пробивают путь лавовые потоки — летит гигантской жаростойкой птицей или даже целым драконом, равнодушным к облакам раскаленного пепла и каменных бомб, метящих Кате прямо в глаза — то ли снизу вверх, то ли сверху вниз…

Катя всегда была слабой. Матерей-одиночек часто называют сильными, чтобы подбодрить. И Катю тоже подбадривали: никому не хотелось видеть, как она сидит, отвернувшись к окну и роняя тихие слезы. Во дворике, зажатом между хрущоб, было темно и скучно. Так же темно и скучно было на душе у Кати. Казалось, душу накрыли сырой тенью непомерно разросшиеся тополя. А за спиной из года в год слышится надоевшее: «Ты сильная, ты мать, ты должна быть сильной, соберись!», а слезы все текут и текут, капая с кончика носа и с подбородка…

И собираться некуда и незачем.

Но сейчас, когда над головой пылало лавовое поле, Катерина поняла, что значит слово «соберись». Подтягивая колени к груди руками, уговаривая ноги не дрожать, царапая ламинат ногтями, ползла Катя к выходу из комнаты, не видя, что в коридоре уже вовсю полыхает дешевенький пластиковый шкаф, заполняя прихожую черным ядовитым дымом. У двери она упала лицом в коврик, подумала: «Я же по нему сапогами… прямо с улицы…», как пришло понимание — это больше не имеет значения. Ничего больше не имеет значения, потому что кончилась Катина жизнь. Замок высоко, встать на колени, чтобы отодвинуть тугой рычажок, Катя не сможет. Значит, всё, всё. Всё.

— И не надоест же некоторым, — глубокомысленно заметил чей-то голос. Хорошо хоть не в голове, а поодаль. Хотя какая разница — сгореть заживо в твердом уме и ясной памяти или… Нет, лучше уж без ума и без памяти. Пусть наконец придет спасительное забытье, Катерина помнит, так гораздо легче. Стоп, то есть как это «помнит»?

Читать дальше