Андрей Посняков - Сын ярла

— Сделаю, — кивнул Снорри и исчез за деревьями.

— Молодец, парень, — послышался рядом знакомый чуть хрипловатый голос. — Правда, слишком долго возился.

Хельги обернулся:

— Велунд!

Старый кузнец, улыбаясь, смотрел на ученика, и налетевший ветер играл его длинной седой бородою.

Июнь 856 г. Бильрест-фьорд

Совсем не стало покоя жителям дальних хуторов в это жаркое лето. И дело было не только в участившихся нападениях нидингов — хотя каких участившихся, всего-то два и было! Снова обнаглели волки, снова повадились к людским местам быстрые серые тени, лишая спокойного сна людей и животных. На этот раз волки не резали коров и овец, не задирали собак, а, налетев молнией, хватали детей, унося их с собой неведомо для каких целей. Нет, не пожрать сразу, наполнив желудок сладкой человечьей кровью, — для утоления голода серым бестиям вполне хватило бы и овец, и дичи. Да и детских костей не находили в окрестных лесах, хоть и разорили там разъяренные бонды не одно волчье логовище. Нехорошие слухи поползли по окраинам Бильрест-фьорда, от хутора к хутору, от усадьбы к усадьбе. По слухам этим, вожак волчьей стаи был оборотнем. Многие видели его — большого темно-серого зверя со светлой полосой на спине, от хвоста до загривка. Один из пастухов со Снольди-Хольма рассказывал: видал как-то этого зверя, бежал к лесу большими прыжками, да остановился вдруг на пути, оглянулся… и словно бы ожег пастуха горящим колдовским взглядом. Обмер пастух, застыл, не шевелясь, а волк отвернул голову и скрылся в лесной чаще. Ни жив ни мертв вернулся пастух с верхних лугов на усадьбу Торкеля бонда. Рассказал о встрече, и, выслушав его, решили люди: не обычный волк это — оборотень. И детей таскает для своих мерзких обрядов. Да и не только детей — третьего дня, как раз тогда, когда люди спесивого Хастейна — а больше некому! — сожгли и разграбили хутор хозяйки Курид, пропала Сельма, младшая дочка Торкеля. Пошла навестить тетку Курид — и до сих пор не вернулась. И не нашли ее ни средь убитых на сожженном хуторе, ни — истерзанную — рядом, в лесах. Видно, уволок оборотень. Торкель аж посерел весь, исхудал, три дня проведя в безуспешных поисках. Потом вздохнул — на все воля богов — да на всякий случай решил съездить к дальнему кузнецу Велунду, что считался в округе обладателем колдовской силы. Побаивались Велунда люди, без особой нужды не ездили к старой кузнице.

А волк и вправду не ел детей. Налетал, хватал ребенка и, закинув на загривок легкое тело, быстро уносился в чащу. Один — без стаи, терпеливо ждущей вожака в одном из тайных логовищ, — несся по урочищам, стремясь к ведомой только ему одному цели. Целью этой был Черный лес — именно там, присыпанные хвоей, лежали под старой елью пузатые смешные кувшины. Лежали, дожидаясь своего часа. То были жертвенные кувшины самого Крома Кройха, жестокого кельтского бога, давно потерявшего былую силу у себя дома, в Ирландии, и надеющегося обрести ее вновь с помощью верных друидов. Конхобар Ирландец, младший жрец древних богов, по возможности подпитывал черную ауру Крома свежей дымящейся кровью. Но Кром хотел крови человека. Об этом всегда помнил Форгайл Коэл, друид, обретающийся в теле волка. Для того и нужны были ему дети. Взрослого, несмотря на всю свою силу, не дотащил бы оборотень-волкодлак на место будущей жертвы. Поэтому крал детей. Да и детская невинная кровь — куда уж угодней Крому!

Подтащив очередную жертву к кувшинам, Волк-Форгайл дожидался тьмы и перегрызал ей горло острыми, как бритвы, зубами, стараясь, чтобы хотя бы часть хлынувшей крови попала в жерло кувшина. Затем, пожрав еще трепыхающуюся теплую плоть, поднимал окровавленную пасть к небу и выл на луну, долго, надрывно и страшно. В такие минуты, злобно рыча, вскакивали на ноги сторожевые псы на ближайших пастбищах, а пастухи, просыпаясь, молили богов о защите. А волк выл, надеясь обрести благоволение своего кровавого бога. Знал и чувствовал Черный друид Форгайл, что все больше превращается в зверя. Все меньше человеческого с каждым днем остается в нем и все больше появляется волчьего. Нет, не хотел друид окончательно превратиться в волка, но все больше нравилось ему находиться в шкуре сильного, наводящего ужас зверя. И даже уже не мог бы ответить самому себе, что заставляет его красть детей — необходимость священной жертвы или неодолимое желание вгрызться в теплую плоть, чувствуя, как рвутся на зубах сухожилия, как трещат тонкие кости и приятно щекочет ноздри пряный запах крови. Волк убивал детей и уже не мог остановиться.