Наталья Якобсон - Лебедь и дракон

Лакеи и конюхи суетились у подъемного моста, встречая прибывших на королевский совет феодалов. Многие из них спешили уйти с поля боя, под предлогом того, что спешат на зов своего короля. Мелькали в вечернем сумраке зажженные факелы в руках пажей, звенели шпоры, поблескивали драгоценные пряжки на плащах дворян. Уже заскрипели цепи на лебедке, но прежде, чем успел подняться мост, во двор замка галопом проскакал вороной конь. Красивый всадник спешился и бросил поводья одному из слуг. Тот едва успел поймать их. Он ошеломленно смотрел на запоздалого гостя и думал, что видит призрака.

-- Вас не ждали, милорд, - запинаясь на каждом слове, извинился он. - Совет будет проводиться в тронном зале.

-- Я знаю, - коротко бросил герцог в ответ и скрылся в пролете дверей.

Ярким светом горели окна тронного зала. Несколько министров вели спор у дальней стены. Сам король восседал на троне в молчании. Морщинка прорезалась в до этого гладком лбу, пурпурная мантия была небрежно накинута на плечи, взгляд затуманен печалью. Дело было даже не в войне. Войну еще можно выиграть. На его стороне численный перевес, а у врагов сравнительно небольшая и слабая армия. Несчастье заключалось в другом. Разве можно воевать с неодолимыми чарами, с золотой смертью, парящей в облаках.

Королева Одиль прошествовала в зал и встала рядом с троном. Какой резкий контраст являла собой она по сравнению с уже не юным королем и старыми советниками. Никто не знал, сколько ей лет. Роза исчезла, и все забыли о том, что у ее величества есть взрослая дочь. Одиль казалась такой юной. Ни морщинки не было заметно на нежной коже. Темные косы короной уложены на голове, но в них нет ни единого седого волоска. Черный пояс вился вокруг тонкого стана. Даже траур королеве к лицу. Лишь зеленые, кошачьи глаза выдавали возраст. В них светились ум и лукавство, какие редко встретишь даже у магов.

Одиль коснулась рукой спинки трона. Теперь она казалась изящной статуэткой, служившей украшением в тронном зале. Лишь немногие знали о том, какой злой и опасной может быть она.

-- Ваше величество, - заговорил растерянный канцлер. - Поскольку старший советник мертв, я взял на себя смелость выдвинуть некоторые кандидатуры.

Он развернул длинный список, но король жестом велел ему молчать.

-- Я знаю человека, который достоин быть моим советником, - тоном не допускающим возражений произнес Кристиан.

-- Боюсь, это невозможно, ваше величество, - несмело возразил канцлер. - Герцог погиб в битве. Солдаты вспоминают о нем, как о герое.

-- У вас есть свидетели, которые собственными глазами видели, как он погиб? - строго спросил король.

Канцлер оглядел зал, ища людей, которые без зазрения совести могли подтвердить его собственную версию смерти героя.

В этот миг запели трубы герольдов, возвещая о новоприбывшем госте. Все разговоры тут же смолкли, наступила затишье, как перед бурей.

Герцог Клемент вошел в двери тронного зала. Его шаги звонким эхом отдались в гробовой тишине. Королевские министры с вызовом взглянули на него, однако, он не удостоил их своим вниманием.

Во взглядах некоторых придворных явно читался вопрос. Они хотели знать о том, что же случилось на поле боя. Клемент мог подробно обо всем рассказать, но предпочитал соблюдать молчание. Ему хотелось забыть о событиях войны, но, увы, жестокое напоминание о них навсегда останется с ним. Он шел на бой, будучи уверенным в своей силе, а теперь печать разочарований омрачала тягучие, синие глаза.

От виска до изящной брови тянулся тонкий шрам, оставленный вражеской стрелой. В последний миг Клемент успел увернуться, и острый наконечник стрелы лишь оцарапал ему лоб. В противном случае юный рыцарь давно был бы мертв. Тогда никто бы больше не увидел точеных черт красивого лица, не услышал мудрых советов. Кое-кто со злорадством заметил изъян. Другие были бы рады распространить слух о том, что герцог выкупил свою душу у смерти, но та оставила на его лице свою печать.

Канцлер со вздохом протянул ему ленту старшего советника. Взгляды министров не скрывали презрения. Молодость никогда не уважали, даже если она увенчана лаврами рыцарской славы. Однако Клемент сильно отличался от всех прочих молодых аристократов. Было в его облике что-то неуловимое и трагическое. Соратники высоко ценили его храбрость, стойкость и самоотверженность. Ради спасения своей родины он готов был взглянуть в лицо смерти, не задумываясь о последствиях, но при этом он оставался горд, задумчив и недоступен, будто не принадлежал к смертному миру и не хотел сближения с людьми.