Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 4. Огольцы

Но дружба — дело святое. Портос с Арамисом выловили окоченелого малого из ламаншских вод. Алкаш Атос доброго глинтвейна в глотку парню влил. Но, поскольку ненавидел это слащавое изобретение алкоголиков-профанов, сразу отправил в горло нового друга-россиянина бутыль доброго бургундского. Иван не возражал.

В той самой «пустынной келье» где совсем недавно гугенот с безумными глазами вопил своё коронное: «Имя, имя, Сесст-р-рра», развели вполне приличный очаг. Помянули недобрым словом смывшуюся на единственном свободном в порту корабле злодейку Миледи, прихватившую с собой в путешествие в Англию еще и освободившего ее безумца-гугенота. Высушили Ивановы одежки, задубевшие после долгого нахождения в морской воде. Слуга Ивана Селивёрст, которого французы уже перекрестили Сильвестром, кряхтя, вынул из-за пазухи ключ от дорожного фамильного поставца. Замок с солидным скрипом отомкнулся. Сильвестр пошарил где-то в подозрительно позвякивающем уголке и изъял из бренчащих недр полновесный зеленый штоф.

Наградой верному слуге был вздох вожделенного облегчения Ивана Сермягина: сладко-кислое пойло не согрело привычное к крепким напиткам русское нутро. Лишь вызвало сильный позыв мочеиспускания. Пришлось выскакивать на пронизывающий мокрый ветер, чтоб избавиться от даров французского виноделия.

Сильвестр деловито накромсал чесночной колбасы. Разлил по заморским стаканам ядреную жидкость.

Атос, взяв свой стакан, отсалютовал собутыльникам. Проглотил одним махом. Не поморщился. Лишь понюхал кусочек ароматной колбаски.

Портос, глядя на друга, повторил ту же процедуру. Лишь дольше задержал дыхание и смачно икнул.

Настал черед Арамиса. Сдюжил. Лишь подозрительно долго наслаждался ароматом поднесенного к губам кружевного надушенного платочка.

Посмотрели на Ивана: тот опрокинул в глотку стакан, протянул руку за заботливо приготовленной Сильвестром второй дозой русского лекарства от всех болезней. Выпил уже в растяжку, глотками. Начал с аппетитом уплетать обильно сдобренную чесноком колбасу.

Мсье наградили русского друга бурными аплодисментами.

— А что же Сильвестр? – поинтересовался слегка осоловелый Атос.

— А ты смотри, мушкетер! – просто сказал Иван.

Смотреть было на что: из заветного поставца Сильвестр извлек новый полный штоф, перевернул его вверх донышком и стал методически раскручивать вокруг центральной оси сосуда. Под воздействием центробежной силы образовалась глубокая воронка, от донышка сосуда до его горла. В момент, когда крутить уже было некуда — разорвет бутыль эта самая центробежная сила — слуга ловко сдернул пробку, откинул назад седую башку и прямо в воронкообразном виде влил все содержимое штофа себе в глотку, далее в пищевод и желудок. Крякнул. Пояснил:

— Тута вся смысла в коловращении. Когда добрая водка в тебя воронкой вливается, она и забирает лучше и действует дольше. Только для такого пития многолетняя практика требуется.

Овации достались и Сильвестру.

Всем стало тепло. Можно и о деле поговорить.

— Напомни, мсье Иван, кто нас с тобой познакомил и как ты в этот переплет с королевскими подвесками попал? Крепка ваша русская водка, память отшибает. — Вопросил совершенно трезвый хитрец Арамис.

— А чего тут напоминать. Третьего дня на балу у контессы Валькирьяни был я Вам, друзья, представлен. Контесса Валькирьяни просила лошадей Вам для дальнего и опасного путешествия подобрать. Я же у нее вроде приказчика.

Физиономии дворян вытянулись, что не осталось не замеченным Иваном.

— Эх вы! Сплошные графья да виконты, — сплюнул Иван, — с простым приказчиком водку пить зазорно? Сей момент устрою вам троим ангажемент! — В руке Ивана блеснула мгновенно обнаженная шпага.

— Что он говорит, переведи брат Сильвестр. Ты и по-русски и по-французски исправно разумеешь. — Всполошившись, и тоже выхватив шпаги, залопотали французы. Желаем знать, в чем оскорбление, прежде чем за него отвечать.

— И не худо было бы выяснить: достойно ли с таким противником клинок скрестить. — Меланхолично добавил Атос.

— Чего тут переводить, господа хорошие: князь Иван Сермягин из старейших родов боярских происходит. От Рюриковичей прямую родословную ведет. А лошадиные торги да еще, прости, Господи, конокрадство — болезнь неизлечимая. Один из Волхвов, пришедших поклониться Царственному Младенцу, так прямо и сказал: прославится род Сермягиных великими делами, коли все грядущие их поколения посвятят себя заботам о лошадях!