Сергей Шуба - Поиски мира

«Особенно – в окрестностях Алтутона».

Краем глаза император видел как хищно оглядывается Отер на павших и вновь в груди шевельнулось нехорошее чувство. «Я ненавижу его, – внезапно подумал император, ощущая, как тяжелеют веки от бессонной ночи. – Ненавижу весь этот народ, с презрением относящийся к смерти, всех этих кичливых варваров, предпочитающих сгорать в своих домах, вместо того чтобы покориться, ненавижу своих офицеров, которые до сих пор относятся к ним как к не стоящим внимания дикарям, вместо того, чтобы исполнять мои приказы и принести мне эту страну на блюде. О, Триждырождённый! – помоги мне, и я утоплю Бенорт в крови».

Усилием воли он взял себя в руки.

Трубы вещали победу, но Возариус хмурился, проезжая между холмами.

«Всё зря. И это ведь даже не все их силы. На севере выжидает Ульрика Мельдфанская и жители Гремящего кряжа, жители столицы остались в своих домах… Они даже свой скарб умудрились увезти», – понял император, рассматривая колеи от колес, тянущиеся по склонам холма и несколько брошенных телег завязших на берегу.

Внезапно ему представилось, что дева с зелеными глазами доподлинно узнала, где хранится Зеркало и на крутой высокой тропе ждет у дверей какого-то мрачного храма. Солнце вновь выглянуло, рассыпая блики по помутневшей воде, освещая втоптанные в грязь тела и сломанное оружие.

Вернувшийся с того берега Асбогаслан доложил, что Танкред и Белон живы и вместе со своими людьми отступают на запад, в сторону Кантабрийских гор.

«Они хотят втянуть в войну и эти до конца неподвластные им области. Можно совершить бросок к Алтутону, но тогда они окажутся у нас за спиной и если Ульрика решит вступить в игру… Бог был милостив ко мне, – напомнил себе император. – А это возможность одним ударом решить судьбу северян. Но сил на штурм города может и не остаться. Послать за подкреплением, получить вести от Серого…»

Накимос, расталкивая конем нерасторопных телохранителей, пробился к Возариусу и тихо прошептал ему на ухо несколько слов.

Образ девы с развевающимися волосами вновь встал перед императором. Она летела над степью и в её руке была зажата смерть. «Я доверял тебе».

– Возвращаемся в лагерь! Послать разведчиков по следам этих варваров.

Сегодня у нас день великой победы и мы празднуем его этой ночью!

– Да здравствует император! – слажено ответили когорты, сияющие под изменчивым солнцем.

Пока легионеры распивали красное вино у костров, славя Непобедимого, Возариус сидел в своей палатке и сжимал отяжелевшую голову обеими руками.

Степняки идут. Пятьдесят тысяч туэркинтинцев и тулэк не сдерживает их.

Что-то случилось там, на севере, раз Гнакон впервые за столько лет подал знак. Надо возвращаться.

Колесница ждала у таверны, живущей непонятно на что – настолько дикими казались места вокруг неё. Путники наскоро перекусили, потом Алвириан забралась в колесницу, укрылась овечьим тулупом и заснула, несмотря на теплый предрассветный дождь.

Проснувшись, всю дорогу она бездумно смотрела направо, перед её взором проносились проселочные колеи, кустарник, на котором уже раскрывались почки и липы, которые император приказал высаживать вдоль главных трактов. Иногда кое-где она видела проплешины с пробивающейся зеленой травой.

И это должно было погибнуть под копытами туэркинтинских лошадей. Её земля.

Ночью они выехали к Ар-Тахасу.

В свете восходящей луны дворец императора, царящий над городом, было видно издалека. Массивный и величественный вблизи, сейчас он казался стройным и невесомым. Стены сияли, будто облитые молоком, в отличии от городских, похожих на темные морские валы, внезапно застывшие льдом.

Солдаты на воротах были предупреждены и быстро отворили ворота. Пламя факелов металось по блестящим шлемам и огромным четырехугольным щитам.

Человек Снио уверенно правил к «Дому». Алвириан вспомнила свои первые шаги в том пространстве. Её привезли туда из Кавлы, с завязанными глазами. Когда Алвириан оказалась в гулких залах, её шаги будили эхо, и это было единственным звуком, который она слышала. Алвириан была упряма. Она обошла всё по периметру, ведя рукой вдоль стен, принюхиваясь и пытаясь понять, угрожает ли ей опасность. Никто не запрещал снять повязку, одетую ещё в дороге, пять дней назад, но никто и не разрешал этого делать. Тогда дева села в углу и стала петь священные гимны, вверяя свою душу Единообразному. Изредка она слышала, как птицы щебечут на окнах, и свежий воздух приносил запахи улиц. Так прошло, наверное, двое суток, хотя на самом деле она давно потеряла счёт времени и голова кружилась от голода и острого желания сорвать повязку.