Владимир Холкин - Авгур

— Ладно, — сказал он. — Считай, что уговорил. Зайду через пять минут.

Дверь ему открыл лично Пашкин отец. Он протянул руку и улыбнулся — не то чтобы широко, но и не совсем дежурной улыбкой, а так… дозированно. Чувствовался опыт, короче.

— Здравствуй, здравствуй, Андрей, — сказал он солидным голосом. — Давно тебя не видел. Как мама?

— Здравствуйте, Альберт Викторович. Мама нормально, спасибо.

— Все там же работает?

— Ага. В «Гребешке».

— Ну да, ну да. Привет ей передавай. Хотя, погоди, я же сегодня ее увижу. Она ведь на выпускной придет?

— Конечно. А вы, значит, тоже будете?

— Ну, а как же. Специально все дела в Москве раскидал, чтобы неделю выкроить. А на те выходные уже обратно. Ну и оболтуса своего забираю, естественно.

Андрей вздохнул, и Альберт Викторович, заметив это, спросил:

— А ты сам-то уже решил, куда поступаешь?

— Нет, — признался Андрей. — Еще не придумал.

— А мама что говорит?

— Мама? Да ничего, вроде… — сказал Андрей и сам удивился. А ведь и правда — мама, которая тряслась над ним с самого детства, сейчас проявляла поразительное спокойствие. То есть, она периодически спрашивала его, в какой институт он хочет пойти, и даже перебирала конкретные варианты, но как-то без фанатизма. Она не начинала лихорадочно обзванивать давно забытых знакомых, у которых могли быть связи в одном из окрестных вузов, и не рвала на себе волосы, когда Андрей признавался, что не хочет ни в медицинский, ни в политех, ни, предположим, на исторический. Мама только вздыхала, но не впадала в панику. Как будто была уверена, что настанет день, и все решится само собой. Ага, блин, ректор МГУ лично спрыгнет с парашютом на школьный двор и вручит Андрею повестку. То есть, тьфу, не повестку, а этот, как его… студенческий билет, да…

— Ну, может, и правильно, — неожиданно согласился Пашкин отец. — Если до сих пор не решили, теперь уже дергаться смысла нет. Ждать всего ничего.

Он посмотрел на часы, висевшие на стене, и Андрей машинально взглянул туда же. И в ту же секунду порыв прохладного ветра ворвался в комнату через балконную дверь, кроны тополей резко зашумели за окнами, и серая туча впервые за три недели закрыла солнце. На улице потемнело, Андрей услышал раскаты грома где-то у далеких холмов, а со стороны городской окраины донесся тоскливый собачий вой.

— Угу, — сказал Альберт Викторович, выглядывая во двор. — Вечером перед уходом надо балкон закрыть, чтобы не залило.

Солнце постепенно выбралось из-за тучи, и зной тяжелым пологом снова опускался на город. Гроза была еще далеко.

— Ладно, — сказал Пашка, который до этого стоял молча. — Пошли ко мне в комнату.

Комната у Пашки была что надо. Кроме дивана, письменного стола и шкафа, имелись еще два кресла, тумбочка, на которой приткнулась давешняя магнитола, а на полу у стенки стояла навороченная стереосистема с красивыми огоньками и подставкой для компакт-дисков. В углу был отдельный столик с компьютером, на экране которого мерцала заставка Windows 98, а в другом углу помещался пожилой, но исправный телик с игровой приставкой и новым видеоплеером. На столе, на диване, на тумбочке и просто на ковре валялись кассеты с дисками. Разноцветные провода, перепутываясь друг с другом, расползались к розеткам и удлинителям. Плотные шторы на окнах были задернуты. Все это напоминало Андрею рубку орбитального челнока, который по недосмотру провалился сюда из будущего. Но не из того будущего, где радовалась жизни коммунистическая Алиса, а из другого, американского, где людям вживляют в мозг микрочипы, а по коридорам космических кораблей бродят инопланетные монстры.

— Короче, смотри, что батя в Москве купил, — Пашка взял со стола две видеокассеты. — Ну, первую — это он больше для себя…

— А что там?

— «Сибирский цирюльник», лицензионка.

— Ого, лицензионка? Премьера же, вроде, только зимой была.

— Подсуетились, ага. Понимают, что экранки уже один хрен по стране гуляют.

— Ну и как?

— Само кино так себе. Я ж говорю, батя для себя взял. Я больше с бонуса взгрелся. Ну, знаешь, в конце бывает — рассказывают про съемки.

— Ага, я понял. Ну и?

— Прикинь, Михалков, по ходу, хотел в Эксклаве снимать!

— Да ладно? С какого перепугу?

— Ну, там по сюжету этого юнкера на каторгу загоняют. А куда на каторгу? Если в Сибирь — он, глядишь, еще и в живых останется. А вот если в Эксклав — тогда уж точно кирдык. Ну и вот, хотели на натурные съемки выехать.

— Охренеть… И что, разрешили им?