В Бирюк - Обязалово

Можно, конечно, и так жизнь прожить. Шутом, как Меркуцио в «Ромео и Джульетте». С неизбежной эпитафией:

А что говорит по этому поводу принцип Беллмана? — «Не знаю, как ты вляпался в это дерьмо, но если дальше ты пойдёшь наилучшим путём…». Оптимизируем. В смысле: ищем повод для оптимизма. Ищем, ищем… Да полно их!

О-ох… при моём таком подходе к превратностям жизни — придётся плясать и на собственных похоронах.

Я радостно и уверенно улыбнулся в самодовольный оскал Мараны. И ударил её наотмашь по лицу.

— Ты — дура. Ты вздумала меня пугать. А надо — радоваться.

Она отшатнулась, но Сухан довольно резко вернул её в прежнее положение.

— Мясо, что из Марьяны летело, и кровь что лилась — не мои. Грех с души долой. Порадовала.

И снова наотмашь, уже другой рукой.

— И вообще — развеселила. Я же теперь — идеальный любовник. Стоит-то как! Колокольня! Ну, ты видела. А всяких последствий… можно не опасаться. Теперь всё, что шевелится — моё. Спасибо тебе, Маранушка!

Она безвольно болталась в руках Сухана. Совершенно ошеломлённая. Совершенно неготовая к такой, абсолютно невозможной здесь, в «Святой Руси» точке зрения.

Глупая богиня смерти! Сделать из недостатка — преимущество, из поражения — победу… «Смерть» против «мыши белой», выросшей в лабиринте… всегда выигрывает. Но — сильно потом.

В дверь внезапно заскочила девчушка. Одна из новых учениц Мары. Глянула на картинку: два голых мужика сидят на полу и держат голую хозяйку, взвыла и выскочила наружу.

Жизнь продолжается. И мы — продолжим. Первый вопрос: как поступить с этим женским вариантом Плутона?

— Сухан, отпусти её.

Мара отскочила в угол, начала судорожно поправлять платок, набрасывать платье, вытащила из закрутки на шее мой дрючок и, чуть было в сердцах, не запулила в стенку. Но одумалась. Мы с Суханом тоже занялись своей одеждой.

Мне было интересно: побежит она или нет? Похоже, было у неё такое желание. Но — превозмогла.

Дождавшись завершения моего туалета, она замедленно кувыркнулась на свои искорёженные растопыренные колени, и, чуть не прижимаясь к полу животом, выдала взвешенную, продуманную тираду:

— Господине! Зверь Лютый! Моя вина! Заигралась-недодумала! По древнему обычаю делала, как деды наши прадеды! А что ты — не тот, не такой — из ума вон. Прости вину мою! Не со злобы иль с небрежения — лишь по скудоумию да неразумению! Не отнимай имения моего! Оставь на веки вечные. Не держи на меня зла. Господине!

Плохо — я не вижу её лица. Но текст содержит кучу характерных деталей: нет обращения по имени, нет уменьшительных прозвищ типа «волчонок», нет светского титулования. Только «Господин» и «Зверь Лютый». Уровень «припадания» существенно выше обычного.

Я никогда прежде не видел, чтобы Марана стояла на коленях. Она никого и ничего на земле не боится. Она не боится смерти, потому что сама себя считает богиней смерти. Она не боится боли, потому что то, что она пережила — вряд ли можно превзойти. Чем же я её так достал?

Насколько ей можно верить? Если она затаила злобу… я буду умирать мучительно. Убить немедленно? Но… какая феерическая смесь!

Она уловила реал — мою особенность, необычность. Далеко выходящую за пределы «необычности обыкновенной». Увидела совершенно новое и сумела воспринять, перестроиться. А не следовать привычному, относя всё иное на счёт «ошибки эксперимента» или глюка.

И при таком удивительном, редком в человечестве, уровне восприятия реальности, она более всего озабочена потенциальными проблемами в собственной виртуальности: тем, что «Зверь Лютый» отнимет у «Мараны» власть в «царстве мёртвых»!

Как-то при таком уровне убеждённости здравомыслящего, в общем-то, человека, возникает вопрос: а не дурак ли я? Может, я чего-то не знаю?

Тем более, что я-то по этой теме… не очень. Ну, помер один раз. Ну, разок возродился. Не — феникс. Единичный феномен… Да ну, фигня!

— Вот что, Марана. Уговор у нас такой: я не трону твоё царство. Но здесь, на земле, ты будешь в моей воле. И не только — по слову моему. Но и по суждению твоему. По суждению, к моей пользе направленному. И мне… обсказанному. Цена, Мара, вечность. Не играйся.

— Господине, дозволь спросить. Радость твоя… ну… насчёт пустого семени… чудно мне это…

— Э-эх… Мара-Марана. То ты — умница да умелица, а то… полена берёзового тупее. Сама посуди: что может родиться от Зверя Лютого? Только зверята. Пока маленькие — мне от них ни на шаг. Иных-то кормильцев они… загрызут. А дела-то когда делать? А в силу войдут — начнут силой меряться. «Святую Русь» в клочки порвут. Сладить-то с ними никто не сможет. Тут-то для Руси и одного меня… по самые ноздри, а был бы выводок… Поняла?